'Система обуздания мысли уже в действии, в так называемой системе наглядного обучения, имеющей превратить гоев в немыслящих, послушных животных, ожидающих наглядности, чтобы сообразить ее…' (Протокол №16).
'Вообще же наша современная пресса будет изобличать государственные дела, религии, неспособности гоев, и все это в самых беспринципных выражениях, чтобы всячески унизить их так, как это умеет делать только наше гениальное племя…' (Протокол №17).
'Проектированные нами реформы гоевских финансовых учреждений и принципов мы облечем в такие формы, что они никого не встревожат' (Протокол №20).
'Всякий заем доказывает государственную немощь и непонимание государственных прав. Займы, как дамоклов меч, висят над головой правителей, которые… идут с протянутой рукой просить милостыню у наших банкиров' (Протокол №20).
'Это же доказывает гениальность нашего избранного ума в том, что мы сумели им так представить дело займов, что они в них даже усмотрели для себя выгоду' (Протокол №20).
'Безработица - самая опасная вещь для правительства. Для нас ее роль будет сыграна, как только власть перейдет в наши руки' (Протокол №23).
Вот так строятся Хазарии…
Как вы помните, Вторая Хазария пала, не выдержав силы удара жесткой сталинской Руки. Сегодняшняя Третья Хазария продолжает процветать, и на алтарь этого 'процветания' положена многомиллионная Славянская Жертва Холокоста, задуманного и воплощенного страшным, бесчеловечным Гением сионских мудрецов. А ведь все это, как мне кажется, можно было остановить - одним сильным ударом. Моей руки.
Это не аллегория. 13 лет назад мне действительно был дан уникальный шанс нанести мощный удар, который мог оказаться решающим. Но, к несчастью, я им не воспользовался…
Мне уже приходилось писать о том, что в 1989 году в Центральном выставочном зале Москвы - Манеже - проходила выставка моей личной коллекции произведений живописи и прикладного искусства XVIII-XX вв. Нужно сказать, что появление частной коллекции в стенах Манежа носило беспрецедентный характер - ничего подобного раньше не было. И это обстоятельство, безусловно, привлекло повышенное внимание ко мне со стороны центральных средств массовой информации, культурной общественности и даже политического руководства страны. Апофеозом моей популярности стало приглашение принять участие в работе II-го съезда народных депутатов СССР в качестве почетного гостя…
Но я никогда не писал о том, что на этом съезде мне выпало 'счастье' лично пообщаться с Михаилом Горбачевым - первым и последним Президентом СССР, 'главным прорабом' перестройки, воплощенной, как выяснилось позже, в точном соответствии с планами специально разработанного 'Гарвардского проекта' и закончившегося возведением Третьей Хазарии. А дело было так.
Шел последний день работы съезда. Заседание близилось к концу, когда я вышел в холл, где по предварительной договоренности должен был встретиться с журналистами телепрограммы 'Время'. Спустя несколько минут появилась грузинская делегация, которая, как выяснилось впоследствии, покинула зал заседаний, возмутившись трактовкой известных тбилисских событий, выдвинутой комиссией по их расследованию. Делегаты Грузии резко проследовали мимо меня и многочисленных представителей прессы, поджидавших в холле конца заседания и возможности пообщаться с участниками съезда, и спустились в вестибюль, где находился гардероб. Через короткое время из зала вышел взволнованный Горбачев в окружении нескольких народных депутатов, среди которых я запомнил только Николая Травкина. Охрана шла сзади. Горбачев огляделся, подошел ко мне и спросил: 'Где они?'. Выяснив, что речь идет о грузинской делегации, я показал, куда они направились. Он быстро пошел по направлению к лестнице, ведущей в вестибюль. Я проследовал за ним, причем так получилось, что идти пришлось в полушаге от его спины. Рядом со мной шел Травкин, а охрана оказалась сзади нас.
Спустившись вниз, Горбачев подошел к членам делегации и стал обсуждать с ними сложившуюся ситуацию. Мы стояли сразу за ним. Разговор оказался не совсем задушевным: грузины говорили на повышенных тонах, обвиняя власти в случившейся трагедии, женщина, которая была среди них, расплакалась, Горбачев начал оправдываться… Разговор длился семь минут - именно такой хронометраж зафиксировали телевизионщики, снимавшие происходящее на камеры. От них я и узнал длительность моего пребывания за президентской спиной.
В тот же день в выпуске программы 'Время' был показан сюжет, посвященный последнему дню работы съезда. В нем отмечалось, что Президент лично беседовал с членами грузинской делегации, в том числе и на тему событий, произо-шедших в Тбилиси. Правда, из сообщения выходило, что беседа прошла 'в теплой и дружественной атмосфере' и закончилась 'полным взаимопониманием' сторон. Этот комментарий сопровождали кадры только дальнего плана, на которых нельзя было разглядеть ни мимики участников 'беседы', ни тем более слез на лице грузинской женщины. Однако наверняка в архивах российского телевидения до сих пор хранятся кадры, запечатлевшие настоящую атмосферу происходившего разговора, а также меня, стоявшего за спиной Горбачева.
Кстати, еще в холле, увидев Горбачева вблизи, я отметил одну деталь: лицо Президента СССР было покрыто таким толстым слоем дермакола, что скорее напоминало маску розового цвета с ярко проступавшим красным пятном на лбу…
К чему я рассказал в подробностях эту историю? К тому, чтобы вы поняли, какой шанс давала мне судьба, а я так легкомысленно упустил его. Целых семь (!) минут я находился за спиной 'прораба' перестройки, оказавшегося отрезанным от президентской охраны. В течение семи (!) минут у меня была возможность, сцепив руки в замок, хрястнуть что есть мочи по затылку проклятого перестройщика Великой Страны в Хазарскую Пустыню. Ну что мне, здоровому мужику, стоило, собрав все свои силы, нанести сокрушающий удар по голове 'безличной креатуры', добровольно отдавшей нашу Родину на растерзание сионским мудрецам?! Если бы я только мог предположить, чем обернется для всех нас его перестройка, думаю, мне хватило бы ненависти нанести удар такой мощи, что он, возможно, остановил бы развернувшееся строительство Третьей Хазарии. Но я этого не сделал, и 'процесс пошел'…
Вы знаете, меня до сих пор преследует ощущение близости его затылка, на который тогда не поднялась моя рука. До сих пор меня терзает жгучее раскаяние, всегда начинающееся с одного и того же внутреннего вопроса: ну что мне стоило?…
Простите меня, Славяне, ибо не ведал я, что творил. А вернее, не творил, именно потому что не ведал… Но сегодня я сделаю все от меня зависящее, чтобы развернуть ход 'процесса' и стереть Хазарию с лица земли. А главное - чтобы, избавившись от Холокоста, каждая из Жертв смогла получить компенсацию за него. 'Никто не забыт, ничто не забыто' - да будет так!
…Помните, что сказал Сергею Нилусу великий князь-мученик Сергей Александрович, когда прочитал 'Протоколы сионских мудрецов'? Одно только слово: 'Поздно!'.
