— У тебя двое детей…

— Эх ты, доктор, говоришь, роды принимал, а сам не знаешь, сколько женщина носит в себе плод любви.

— Знаю, Мима, знаю, что дочь — моя, но пойми, ты замужем, у тебя семья, я не могу разрушать твою жизнь. Если мы будем с тобой встречаться — это плохо, узнают люди, пойдут толки, все падет на тебя. Мне ничего не будет, я уеду, а тебе придется отвечать. Я не хочу, слышишь, Мима, не хочу, чтобы женщины измывались над тобой, не хочу твоего позора. Понимаешь ты это? Не хочу, потому что я тебя люблю, всегда вспоминаю, слышу твой голос, вижу твои глаза… Не хочу, Мима, твоего позора!

Мима долго молчала, сидела на лодке не шелохнувшись.

— Я тоже тебя люблю, Кирка, — сказала она наконец. — Во сне часто вижу, дочурку больше люблю, чем сына, она очень похожа на тебя… А я не догадывалась, что ты знаешь… Ты не думай, что Мима такая- сякая, сама приходит, назойливая… Я просто люблю тебя одного. Ревновала к Иосаке, потом к учительнице. Глупо, понимала сама, да не могла ничего с собой поделать. Все не так в жизни, все не так. Кирка, ты ведь не прав. Я понимаю, ты за меня беспокоишься… Если узнают о нашей встрече, муж изобьет меня, отец поругает, женщины в магазине будут судачить. Все так. Пройдет время, и все забудется — разве это в первый раз происходит в Нярги? Женщина изменила мужу, муж — жене, это обычно… Но ты забываешь о себе. Ты первый грамотный человек из Нярги, ты первый доктор. Если узнают о нас, тебе будет хуже, тебе не простят, твой поступок не забудут. Этого ты не знаешь, а я знаю, потому не ищу с тобой встречи. Тогда, в тайге, встретились случайно, сейчас нарочно вышла к тебе, но я тоже не хочу твоего позора, милый.

Мима встала и пошла к дому. Она ушла тихо и так же бесшумно, как пришла. Кирка повалился на дно лодки и глухо застонал.

— Любимая! Мима! Умница Мима! Как несправедливо жизнь поступила с нами!

Гром бубна смолк на краю стойбища, на востоке чуть поблекли звезды. Кирка вылез из лодки, умылся прохладной водой и побрел по ласковому песку. Утром его разбудил отец, он добыл крупного амура.

— Вставай, тала есть! Амуры стали в озера проходить, точи острогу.

— А в бригаду не берешь? — спросил Кирка.

Полевые работы кончились, рыба отнерестилась, и Калпе с бригадой вновь начал добывать амурский частик.

— Хочешь, поехали, места в неводнике хватит.

— Кирка, не уезжай из стойбища, — попросил Хорхой. — Когда ты будешь рядом, мы легче будем себя чувствовать.

— Что такое?

— Жена Кирилла не может родить со вчерашнего вечера.

«Вот почему шаманили», — вспомнил Кирка.

— Смешно получается, родить такой труд, — сказала Агоака. — Из-за этого Кирка должен сидеть в стойбище? Врешь ты все, ты хочешь, чтобы он с тобой, бездельником, играл в эту игру, которая на досках. Не слушай ею, Кирка, поезжай на рыбалку, кушай печеных карасей, ешь талу и уху. Не связывайся с ним, еще научит будущую жену избивать. Это он умеет.

— Тетя, ты меня заставишь застрелиться! — выкрикнул Хорхой, выбегая на улицу.

— Кто бы застрелился, да не ты! Ишь, напугал. Застрелится. Ружье-то забыл как держать, поржавело так, что не выстрелишь. Бездельник!

— Стоите вы друг друга, — засмеялся Калпе, потом спросил сына: — Как же ты будешь роды принимать, разве тебе разрешается?

— Когда человеку трудно, — разрешений не спрашивают.

— Тебя не пустят к ней.

— Это другое дело. Если не пустят, ничего не смогу сделать.

Кирка не поехал с бригадой отца на рыбалку. После завтрака он пришел в контору сельсовета. Шатохин поздоровался и спросил:

— Кирилл тебя не звал?

— Нет.

— А шамана приглашал, всю ночь шаманили.

— Что же ты разрешил? Ты же должен бороться с шаманами, так я слышал.

Шатохин вздохнул тяжело.

— Не знаем, с какого конца начать эту борьбу. Сидим, не трогаем этих шаманов, а они плодятся. Не трогаем их, а народ все равно уже ворчит, знает, что тронем.

— Не все же ворчат.

— Самые уважаемые, почитаемые люди — старики. Попробуй подними на них голос, все стойбище обрушится на тебя. А шаманы — старики.

— Бубны будем отбирать и сжигать, — заявил Хорхой.

— Надо с чего-то начинать, — опять вздохнул Шатохин и предложил: — Пока тишь да благодать, партишку, что ли?

Он вытащил шахматную доску, стал расставлять фигурки.

— Скоро дед вернется, — не обращаясь ни к кому, сказал Хррхой. — Коров привезет…

— Паутов проклятых соберется, — в тон ему продолжал Шатохин. — По стойбищу будут ходить коровы, бык будет реветь, собаки гам подымут…

— Ты что, Шатохин, правда, не любишь скот? — спросил Кирка.

— Правда.

— Родители занимались, а ты почему не любишь?

— Они привязывают человека к дому, к хозяйству, а мне люба свобода, чтоб я мог охотиться, рыбачить.

— Сейчас мог бы завести коровенку.

— В молодости не имел, сейчас не хочу. Давай начнем…

Кирка сделал с десяток ходов и вдруг заметил красивую жертву — ферзя. Рассмотрев этот вариант, он отдал ферзя за коня. Шатохин охнул и мигом схватил ферзя.

— Зевнул! Ну, теперь берегись, Кирка!

Кирка молча сделал тихий ход пешкой, потом пожертвовал коня за пешку, и тут только Шатохин заметил неизбежный мат.

— Как же так, Кирка, неужели нет выхода?

— Мне кажется, нет. Давай разберем…

В это время в контору вошел побледневший, осунувшийся Кирилл. Он мельком взглянул на доску и сел. — Кирилл, шамана позвал, почему не хочешь доктора звать? — спросил Хорхой.

— Старики все решают, — устало проговорил Кирилл.

— Может, Кирка посмотрит?

— Не хотят. Она слышать даже не хочет.

— Болонского доктора позовем.

— Болонского тоже не пустят. Дверь на крючок закроют.

— Только шаману верят?

— Да. Только ему…

— Я арестую этого шамана, на ночь здесь запру, — сказал Хорхой.

— Если с роженицей что случится, тогда что тебе скажут? — спросил Шатохин. — Ты это подумал?

— Чего думать? Шаман будет арестован, не к кому будет обратиться, они согласятся на помощь доктора.

— Пока шаман для них единственный помощник, если арестуешь его, лишишь помощника, а с роженицей произойдет беда — тебе плохо будет, хуже чем жену свою…

Шатохин, не закончив своей мысли, замолк.

— Хватит о жене! — закричал Хорхой. — Когда это кончится? Жена да жена, жена да жена…

— Не кричи, Кириллу самому надо думать. Очень плохо с ней? — спросил Кирка Кирилла.

— Плохо, — пробормотал Кирилл, — криком кричит. Чертей гоняли ночью. Она сильная, терпеливая,