А еще через некоторое время Август женит его на дочери египетской царицы и римского полководца — Селене. Младший Юба будет поставлен марионеточным царьком в соседней Мавретании — в награду за лояльность последней.

А обескровленная Нумидия вынуждена была взвалить на свою спину почетную, но весьма обременительную обязанность именоваться римской провинцией.

Об этом додумана сейчас Корнелия, внучка сенатора и консуляра, глядя на смуглого бородатого вождя номадов, который ехал, опустив голову и хмуря брови.

Солнце уже начинало клониться к горизонту, когда отряд взобрался на какой-то горный хребет, и Такфаринат показал рукой вниз.

— Вон там мое селение.

Корнелия, киликиец и их спутники облегченно вздохнули. Наконец-то! Скоро можно будет слезть с лошадей и размять затекшие ноги. Нумидийцы тоже, казалось, были рады, что возвращаются домой. Селевк заметил, что бородатые воины не проявляют чрезмерного рвения на службе у римлян. Ну, да ладно, его это не касается. Он должен только доставить внучку Сатурнина в безопасное место, как обещал хозяину. А отношения с кочевниками — это проблема наместника Фурия Камилла.

Всадники начали осторожно спускаться по склону; хорошо знавшие дорогу кони шли уверенно, не спотыкаясь.

И вот перед ними появилось небольшое селение — несколько десятков конусообразных хижин; дома были сделаны из дерева и глины, крыши покрывала солома и трава.

Навстречу отряду с криками кинулись чумазые дети, затем появились женщины, с любопытством оглядывая незнакомых пришельцев. Степенные и важные старики, которые сидели, скрестив нога, у входа в дома, внешне ничем не проявляли своего интереса, но, конечно же, тоже были заинтересованы. Что за люди? Зачем они прибыли сюда? Сейчас вождь объяснит.

Действительно, Такфаринат что-то недолго говорил на своем наречии, жители внимательно слушали его. Затем он сделал знак Селевку и остальным следовать за ним и подъехал к дому в центре деревни, более высокому и просторному, чем остальные.

— Заходите, — пригласил вождь, соскакивая на землю. — Мужчины переночуют здесь, а женщины — рядом, вместе с моими женами.

Через несколько минут, когда киликиец, Хирхан, его помощник и матросы уселись на глиняный прохладный пол вокруг открытого каменистого очага в хижине, смуглокожие нумидийские девушки принесли теплой мутноватой воды, чтобы путники могли умыться. Корнелию и ее служанок увели в соседний дом.

Это слегка обеспокоило Селевка, но Корнелия не проявляла никакого страха. Она смело, держась с истинно римским достоинством, позволила трем женщинам — женам Такфарината — окружить себя и увести.

— О ней позаботятся, — сказал вождь, заметив настороженный взгляд киликийца. — Ей ничего не угрожает, пока она находится под моей защитой,

— Благодарю тебя, вождь, — ответил Селевк. — Родственники девушки по заслугам вознаградят тебя и твоих храбрых воинов.

Вскоре принесли еду: хлеб, финики, сыр, рыбу. Все с жадностью набросились на угощение.

На улице, между тем, стремительно темнело; ярко-желтые крупные звезды усыпали сиреневое небо.

После трапезы гости расположились на соломенных тюфяках, полукругом уложенных вдоль внутренней стены хижины.

— Спите, — сказал Такфаринат. — Завтра утром мои люди проводят вас до Рузикады, где стоит римская центурия. Там сейчас находится мой сын, Салех. Это очень храбрый воин.

В голосе вождя звучала отцовская гордость.

— Отдыхайте, — повторил он. — А у меня еще дела.

И Такфаринат вышел из хижины.

— Что-то не совсем я ему доверяю, — с сомнением прошептал Хирхан. — Эти варвары — коварный народ, от них всегда ждешь какой-то подлости.

— Не думаю, — ответил Селевк. — Он же служит Риму, и не захочет портить отношения с местными властями. Тем более, что награду и так получит. Сатурнин богат, и не пожалеет золота тому, кто помог его внучке.

— Будем надеяться, — пробурчал Хирхан, укладываясь на подстилке. — Ладно, надо спать. Завтра, похоже, предстоит еще один конный переход. Клянусь Ваалом, я здесь так наупражняюсь, что потом брошу море и пойду служить в кавалерию.

— Под начало доблестного Такфарината, — со смехом добавил помощник.

Мужчины растянулись на тюфяках, и вскоре помещение наполнил густой храп. Не спалось лишь одному Селевку. Хотя он и пытался рассеять подозрения капитана относительно намерений их гостеприимного хозяина, но сам отнюдь не был уверен в чистоте помыслов нумидийца. И уж совсем не нравились ему взгляды, которые Такфаринат бросал на Корнелию. Так хищный зверь поглядывает на беззащитную жертву, зная, что в любой момент может сделать ее своей добычей.

Селевк скрипнул зубами. Пусть только попробует чем-нибудь обидеть ее, такую благородную, смелую и одновременно нежную, трепетную, женственную...

Молодой киликиец резко перевернулся на подстилке. Нет, он не должен так думать. Кто он и кто она? Слишком велико расстояние между ними. Да служи он Сатурнину хоть сто лет, тому и в голову бы не пришло приблизить бывшего гладиатора к себе настолько, чтобы он мог в открытую посмотреть в глаза его внучке. Тем более, как говорили слуги, у нее есть жених — родовитый патриций, молодой, красивый, богатый.

Селевк вздохнул и перевернулся на спину. В хижине было душно, оглушительный храп моряков сотрясал стены. Киликиец решил выйти на воздух, проветриться немного.

Бесшумно, словно тень, он выскользнул из хижины, отошел на несколько шагов и уселся под невысокой корявой пальмой. Кругом было темно и тихо, лишь слабый ветерок шуршал листьями дерева, да где-то на краю селения проблескивали отсветы костра. С гор веяло прохладой, долетал даже соленый запах моря, оставшегося в нескольких милях к северу.

Постепенно Селевка начало клонить ко сну — сказывалась усталость. Голова медленно опустилась на грудь, глаза мягко закрылись, Морфей распростер свои невидимые крылья, и молодой киликиец плавно скользнул в небытие.

Но длилось это недолго. Внезапно ночную тишину разорвал резкий, как барабанная дробь, стук копыт — по горной дороге с юга к селению приближались несколько всадников.

Селевк недовольно встряхнулся. Принесло же их! Надо возвращаться в хижину, там хоть никто на тебя не налетит на лошади и не растопчет копытами.

Он поднялся на ноги и двинулся обратно, по пути без особого интереса оглядев троих людей, которые только что прискакали откуда-то с гор и теперь спешивались возле одного из домов. Навстречу им направились еще несколько человек. Все они стали возбужденно переговариваться.

Селевк вошел в хижину, отыскал свою подстилку и вытянулся на ней. Скорее бы утро наступило. С какой радостью увидят они красно-коричневые мундиры римских легионеров, услышат латинскую речь, отдохнут и расслабятся под защитой копий и мечей солдат Вечного города, вспомнят все свои приключения за кубком вина в портовом кабачке и принесут жертву богам, благодаря за спасение.

Между тем, в селении явно что-то происходило: ночь наполнилась шумом, топотом ног и копыт, приглушенными разговорами и лязгом металла.

Киликиец приподнял голову и прислушался. Да когда же они успокоятся? И в этот момент в уши ему ударил отчаянный, полный боли и горя, женский крик.

Селевк моментально вскочил на ноги, схватившись за рукоятку меча, который висел на поясе, моряки тоже зашевелились.

— Что там такое? — буркнул Хирхан. — Если это праздник в нашу честь, то совершенно некстати.

Селевк не ответил, напряженно прислушиваясь. Сначала ему показалось, что кричала Корнелия, но теперь он уже не был в этом уверен. Тем более, что сейчас ясно различал приглушенные причитания,