от восторга, услышав какое-нибудь не совсем приличное слово, ненароком вырвавшееся из уст краснеющего трибуна.

Беседовали они довольно долго, женщины засыпали его все новыми вопросами о службе, о сражениях, о командирах. Сабин искренне хвалил Германика, не скрывая своего к нему отношения. О Гнее Домиции Агенобарбе он не мог сказать ничего конкретного, но по реакции его сестры понял, что они не очень-то любят друг друга.

Наконец, успевшему осушить несколько чаш Друзу надоела эта пустопорожняя болтовня. Он решительно поднялся на ноги.

— Хватит, девочки, — сказал он громко. — Бедняга Сабин, уже, наверное, мозоли натер на языке. Теперь ему пора идти натирать их на чем-то другом.

— На чем, например? — холодно осведомилась Ливилла.

— На желудке, для начала, — улыбнулся Друз. — А что?

— Ничего, — бросила его жена.

— Не расстраивайся, милая, — бархатным голосом пропела Домиция. — Если муж не хочет тебя осчастливить, это охотно сделает кто-нибудь другой.

Друз пренебрежительно махнул рукой и двинулся к двери, кивком пригласив Сабина следовать за собой. Было видно, что ему совершенно все равно, с кем спит его супруга.

— Куда это запропастился красавчик Элий Сеян? — невинно спросила Домиция, искоса поглядывая на надувшуюся Ливиллу.

— Да перестань ты! — крикнула та. — Сколько можно.

Блондинка заразительно расхохоталась.

— Хватит вам кусать друг друга, — сказала она весело. — Лучше давайте попрощаемся с нашим гостем.

Сабин, как раз выжидавший момент, чтобы откланяться, с благодарностью посмотрел на нее и кашлянул

— Прошу прощения, — сказал он, силясь на светский тон. — К сожалению, мне пора идти. Было очень приятно... — он запнулся, не зная, что говорить дальше

— Нам тоже, — выручила его Домиция. — Заходи еще мой храбрый воин. Только теперь не сюда, а ко мне...

Ливилла под столом дернула ее за край столы, и Домиция умолкла. Блондинка своими зелеными влажными глазами проводила Сабина до самого порога. Когда он в последний раз обернулся, чтобы поклониться, их взгляды встретились...

Друз нетерпеливо схватил трибуна за руку.

— Давай, идем. У нас большая программа, а ведь скоро стемнеет. Наверняка все уже на месте и пьют отличное албанское винцо из подвалов старика Силана.

— Что? — не понял Сабин, погруженный в собственные мысли.

— Ах да, я же тебе еще не сказал, — спохватился Друз. -Мы идем на ужин к моему приятелю Аппию Силану. А у его отца — сенатора, между прочим, в подвалах каких только вин нет! Вот где настоящий Элизеум!

— А кто такая эта девушка, блондинка? — спросил трибун, которого сейчас меньше всего интересовали подвалы какого-то сенатора.

— О, боги! Вас даже не познакомили, — возмутился Друз, хотя и сам забыл сделать это. — А ты такой скромный, оказывается. Она тебе понравилась? Ничего девчонка, а? Не сравнить с моей холодной рыбой или этой кривлякой Домицией. Ее зовут Эмилия, она...

— Эмилия, — повторил Сабин, чувствуя, как по его телу пробегает дрожь:

Друз заметил это.

— Ого! — сказал он. — Высоко метишь, трибун. Засматриваться на правнучку самого Августа — тут действительно нужна смелость.

Но в голосе его не было издевки.

Сабин нахмурился. Действительно, как он так зарвался?

Но в следующий миг плечи его распрямились и голова гордо поднялась. Он смело встретил слегка насмешливый взгляд Друза.

Почему это зарвался? Разве префект преторианцев не достойная пара для любой женщины в Риме, пусть даже и для правнучки цезаря? Естественно, простой трибун и мечтать об этом не мог, не заняв какую-нибудь важную государственную должность, но какая из них важнее должности командира гвардии?

Так Сабин в первый раз реально ощутил, что может дать ему обещанное Августом возвышение. Он войдет в высшее общество, станет равным — если не по рождению, то по положению — всем этим гордым патрициям и сенаторам. И сможет просить руки любой свободной женщины, не боясь получить унизительный отказ.

Да, теперь он будет стараться еще больше. Уж очень запали ему в сердце огромные зеленые глаза и шелковистые белые волосы красавицы Эмилии.

Банкет у Аппия Силана действительно был уже в разгаре. В просторном триклинии, освещаемом светильниками в позолоченных чашах, полукругом стояли трапезные ложа. На них с довольным видом растянулись гости. Было их восемь или девять человек. При виде Друза все они радостно завопили:

— Наконец-то! Где тебя носит, любезный? Сколько можно ждать? Позор!

— Вижу я, как вы ждали, — рассмеялся Друз, указывая на опустошенные блюда и кувшины, которые рабы еще не успели убрать.

Навстречу ему двинулся хозяин, Аппий Силан — высокий красивый мужчина лет тридцати. На его благородном лице была улыбка.

— Рад видеть тебя, дорогой Друз! — воскликнул он, расставляя руки.

Они упали друг другу в объятия и облобызались. Остальные приветствовали это оглушительным воплем и тостом за «вечную дружбу», который предложил пухлый парень на ложе справа.

Все собравшиеся в триклинии были примерно одного возраста — от двадцати пяти до тридцати лет. Одеты они были в свободные цветные греческие одежды. На их фоне Друз и Сабин в своих тогах выглядели строго и официально.

— Знакомьтесь с моим новым другом, — сказал Друз. — Трибун Первого легиона Гай Валерий Сабин.

Гости разразились приветственными криками в честь Сабина.

— Он прибыл с письмом к моему отцу, — пояснил Друз. — И папа поручил мне развлекать его. Я и подумал, что в таком случае нет ничего лучше, как пойти к Силану.

Все снова завопили и захохотали.

Тем временем рабы внесли еще два ложа и поставили их в общий ряд. Друз и Сабин улеглись на них и тут же вокруг замелькали слуги, предлагая разнообразные яства и напитки.

— Не стесняйся, — шепнул Друз трибуну. — Чувствуй себя как дома. Что мне нравится у Аппия, так это полная свобода. Никаких тебе церемоний и этикетов, которые так любят на Палатине. Там просто сдохнуть со скуки можно.

Зато тут сдыхать от скуки явно никто не собирался. Все от души веселились, обгладывая при этом костя, набивая рты паштетами и глотая устриц. Ну и, конечно, о винах не забывали. Друз не преувеличивал — и выбор и качество действительно были отменными.

Сабин, не привыкший к такой роскоши и изобилию, поначалу скромничал, но потом заметил, что его уже считают своим, и не обращают на него внимания, а потому расслабился.

— 'Ну, — сказал он себе, — если Фортуна дарит мне такую возможность, почему бы не воспользоваться? Когда я еще смогу попробовать подобные деликатесы? Разве что, уже в должности префекта преторианцев'.

И он, не чинясь более, набросился на еду, не забывая регулярно прикладываться к драгоценной мурринской чаше, в которые в доме Силанов наливали вино. Белое албанское тоже понравилось Сабину, но все же он предпочитал пенистый фалерн.