было нечего занять хотя бы должность какого-нибудь скромного эдила, не говоря уже о преторах и консулах.

Так что, по всему выходило, что Гаю Валерию Сабину, бывшему трибуну Первого Италийского легиона, действительно предстояло провести остаток жизни, постигая тонкости сельского хозяйства на небольшой вилле, завещанной ему дядей-чревоугодником.

И вот неожиданное приключение резко изменило ситуацию. Сабин — человек расчетливый и осторожный — взвесил все очень тщательно. И пришел к выводу, что шансы тут пятьдесят на пятьдесят. С равной вероятностью ему могли и отрубить голову за государственную измену, и осыпать милостями за помощь в восстановлении справедливости.

К тому же, ему понравился прямой и честный трибун Кассий Херея, который так переживал за своего любимого Германика.

Короче, Сабин решился. Помолясь про себя и пообещав покровителю авантюристов Меркурию золотой треножник и черного быка, он изменил маршрут, и они с Корниксом — мнением которого никто, правда, не поинтересовался — за Таврином свернули с тракта и проселочными дорогами двинулись к Генуе.

И вот, через три дня они увидели стены города. Всадники проскакали в ворота и, осведомившись, как попасть в порт, направились туда.

Лошадь Сабина выглядела очень уставшей, мул Корникса вообще еле передвигал ноги. Три дня езды по горам вымотали и животных, и их хозяев.

Минут двадцать они пробирались по узким кривым улочкам какого-то бедняцкого района, пока, наконец, в ноздри им не ударил соленый резкий запах моря. Вскоре перед глазами путников раскинулась панорама генуэзского порта.

Порт этот явно не относился к самым крупным в Империи. Далеко ему было до Остии или Александрии. Как правило, тут швартовались только рыбацкие баркасы, промышлявшие омаров и осьминогов, да мелкие торговые суденышки, осуществлявшие каботажные рейсы вдоль западного побережья. Ну, разве что иногда заходила ненадолго мощная военная красавица-трирема из мизенской эскадры, дабы устрашить своим грозным видом разнообразных пиратов, от которых роилось Лигурийское море.

Оставив лошадь и мула у портовой корчмы на попечение какого-то оборванца, который с плохо скрываемой радостью согласился принять за эту услугу два сестерция, Сабин и Корникс двинулись вдоль причалов, подозрительно оглядывая стоявшие там корабли. Как всякий уважающий себя римлянин, Сабин испытывал естественное недоверие ко всему, что плавает, и, откровенно говоря, немного побаивался бурной водной стихии. Собственно, гордые, непобедимые на суше квириты никогда не были хорошими моряками — лишь жестокие Пунические войны заставили их построить флот и выйти в море, но делали они это весьма неохотно, как тогда, так и сейчас.

Сабин, конечно, с удовольствием предпочел бы сухой путь, но времени было слишком мало и выбора не оставалось. Ведь если он не сумеет правильно распорядиться ситуацией, опоздает, например, и противники — люди решительные, как он убедился, и неглупые — опередят его, то последствия могут быть просто катастрофическими. Он не имел права так рисковать.

Возле небольшой обшарпанной униремы с претенциозным названием «Золотая стрела» суетилось несколько человек, внося по трапу какие-то мешки и амфоры. Надзирал за этим маленький плюгавый мужичок лет пятидесяти, с редкой песочного цвета растительностью на голове, хитрыми глазками и красным носом алкоголика.

— Осторожнее, Утер! — завопил он, когда один из грузчиков поскользнулся на мокром помосте и чуть не слетел в воду вместе с тяжелым мешком. — Разорить меня хочешь?

Сабин остановился и несколько секунд сверлил мужчину пристальным взглядом. Потом перевел его на судно, тяжело вздохнул и поманил плюгавого к себе согнутым пальцем.

Тот сделал пару шагов и с любопытством уставился на трибуна.

— Слушаю тебя, господин, — сказал он вкрадчиво.

— Ты, кажется, собираешься отплыть? — хмуро осведомился Сабин, почесывая подбородок.

— Да, — кивнул мужчина. — Завтра на рассвете выходим.

— Куда?

— Вдоль побережья. Мы развозим всякие грузы по контрактам с купцами. Вот здесь берем на борт шерсть и масло, доставим их в Луну. Потом плывем в Тарквиний за вином. И так до самого Неаполя.

— Отлично, — сказал Сабин без энтузиазма. — Мы едем с тобой до Пьомбино.

Мужичок дернул себя за красный нос и покачал головой.

— Это торговое судно, господин. У нас нет места для пассажиров.

— Ничего, поспим на палубе. Сколько отсюда до Ильвы?

— До Ильвы? — мужчина задумался. — Ветры сейчас попутные... Что ж, если Нептуну ничего такого не придет в голову, можно добраться за пару дней.

— Сколько это стоит? — продолжал спрашивать трибун.

Этот вопрос, как оказалось, требовал более длительных размышлений.

— Вас двое? — спросил наконец мужичок. — Ну, давайте по золотому с головы. Кормежка своя.

— Да, — хмыкнул Сабин, — вижу, пиратов тут действительно хватает, и ты среди них, наверное, главный.

— Ну, что ты, господин? — развел руками мужичок, хитро улыбаясь. — Нормальная цена, кого хочешь спроси.

— Ладно, — согласился трибун. — А нельзя ли выйти в море прямо сейчас?

— Никак нельзя, — решительно заявил плюгавый. — Наутро я пригласил авгура, чтобы принести жертву богам и узнать, что нас ждет. К тому же, надо еще проверить, какие сны мы увидим этой ночью. Ведь если, скажем, приснится сова, то как можно выходить в море? Наверняка попадешь в шторм, уж я-то знаю.

— Ты хочешь сказать, — медленно спросил Сабин, — что если вдруг напьешься до того, что увидишь во сне какую-то глупую сову, то отменишь рейс?

— Вот именно, господин, — с сожалением ответил мужчина. — Мы, моряки, очень суеверный народ. Да и сам посуди — качаться на волнах это совсем не то, что ехать по Аппиевой дороге.

Тут Сабин был с ним согласен, но решительно покачал головой.

— И думать забудь, — сказал он твердо. — В любом случае завтра мы отплываем. Так что позаботься, чтобы увидеть только самые благоприятные сны. Я слышал, кувшин фалернского этому способствует.

С этими словами он сунул руку в кошелек и бросил мужчине серебряную монетку.

— Это сверх оплаты.

Тот жадно поймал блестящий кружочек и зажал его в кулаке.

— Хорошо, господин. Будем надеяться на милость богов.

— Мы переночуем в трактире на набережной, — сказал трибун. — Смотри, без фокусов. Кстати, как тебя зовут?

— Никомед, господин, — ответил мужчина. — Родом я из Халкедона в Вифинии и вот, занесло сюда. Судно принадлежит моему хозяину, Квинту Ванитию, купцу из Панорма.

— Ладно, — бросил Сабин, еще раз подозрительно оглядывая грека. — Будь здоров, Никомед из Халкедона. Смотри, чтоб к рассвету все было готово.

— Не беспокойся, господин, — заверил его шкипер. — Мы свое дело знаем. Вот только сны... -

Трибун молча развернулся и двинулся в противоположном направлении. Корникс, который тоже был явно не в восторге от перспективы морского путешествия, последовал за ним.

С первыми лучами солнца Сабин и его слуга покинули грязную комнату портового трактира, где им пришлось провести ночь, и двинулись к причалу. Еще с вечера Корникс был отправлен за провизией и закупил несколько буханок хлеба, солидный кусок копченого сыра, оливки и бурдюк с вином. Все это он нес теперь с собой, кряхтя от натуги.

Лошадь и мула пришлось оставить хозяину корчмы под расписку — продавать верного коня Сабин не хотел, а везти морем опасался. Да и вряд ли бы Никомед согласился принять на борт еще и такой груз.

На «Золотой стреле» тоже уже никто не спал. Шкипер стоял на мостике и отдавал распоряжения своим людям. Выглядел он довольно помятым и явно мучился похмельем. Зато снов в эту ночь не видел вовсе, в чем и признался Сабину, с сомнением качая головой.

— Вот и хорошо, — улыбнулся трибун. — Значит, поплывем спокойно.