трибунал…»

Составили очередность и стали летать «шестерками», барражируя над этим чертовым «аппендиксом». Была облачность. Летали так: группа прилетает, когда у нее кончается горючее, ее сменяет другая…

Вдруг звонит мне Громов:

– Кто у тебя летал в 9 часов утра?

– Ломейкин, Гришин… (мой друг). Они только что сели. 

– Всю «шестерку» Конев приказал расстрелять и в 14.00 доложить об исполнении. Наши войска не были прикрыты с воздуха…

Я так думаю, что, возможно, из-за облачности пехотинцы не увидели наших истребителей. Дело принимало дурной оборот. И я говорю:

– С кем же воевать будем, если своих же под расстрел? Они четыре дня назад сбили 11 самолетов. Я против этого, тем более что летчики не виноваты…

Скоро на аэродром приезжает сам Иван Степанович Конев на трофейном «опель-адмирале». Кроме него, в машине еще какой-то подполковник. Конев злой, настроен на скорую расправу (его самого недавно спас от снятия Сталиным Георгий Жуков), кричит мне: «Знаешь, кто ты такой?» Отвечаю: «Знаю. Сталинский сокол». Конев опять: «Знаешь, кто ты такой?» Приехавший с ним подполковник торопится сорвать с меня ордена. У меня «маузер» с 25 патронами. Думаю: «Кажись, приходит время застрелиться…» Между тем Конев приказал выделить взвод автоматчиков («расстрельная команда»). Поодаль уже вырыты могилы, не в длину, а в глубину, чтоб предатель или штрафник лежал в земле согнувшись в три погибели. Ритуал такой казни был хорошо отработан СМЕРШем.

Несмотря на такую нервную обстановку, я, стараясь быть спокойным, в кратком докладе все же убедил Конева, что тщательная проверка показала, что летчики район прикрывали, прикрывали за облаками и в расчетное время, и что их с земли или блиндажа могли не увидеть… Страха я тогда не испытывал. Конев посверкал глазами, успокоился и сказал: «В первый раз отменяю свое решение».

Мои штрафники за все время боев в воздухе сбили около 400 самолетов, не считая сожженных на земле, но эти победы им не засчитывали. Фотоконтроля тогда не велось… Так и воевали «за общую победу». Сбитые штрафниками самолеты в штабе «раскладывали» по другим полкам, что было в порядке вещей, или вообще не засчитывали. Вот и получалось: «Каков пошел, таков и воротился».

Удалось разыскать некоторые данные о боевых действиях 157-го авиаполка, куда входила группа летчиков-штрафников из 256-й авиадивизии, которой командовал Федоров. Из них следовало, что в период Ржевско-Сычевской операции «добрая слава шла об этом полке, на счету которого было 130 самолетов противника, а по дивизии 380». Так говорят документы.

Очень интересно рассказывал Иван Евграфович о своих полетах ведущим «девятки» на «свободную охоту», более похожую на воздушную дуэль.

Это совершенно особый вид воздушного боя, который придумали немецкие асы, обладавшие прекрасной выучкой, опытом и отличной техникой пилотирования.

Об асах и асах-дуэлянтах официальные источники также умалчивают, а они были… Например, немецкий ас Рудольф Мюллер. Советский ас Евгений Савицкий также совершил несколько полетов на дуэль под Ростовом (потом ему запретили). Борис Веселовский, Александр Покрышкин и многие другие летчики летали на «свободную охоту» за линию фронта.

Федоров вспоминал нашего летчика-истребителя, полковника В.Н. Вальцефера (был начальником кафедры в Ейском ВВАУЛ), о его дуэли в воздухе с немецким асом обер-фельдфебелем Мюллером, которая состоялась в небе Заполярья в 1943 году.

Мюллер прилетел на аэродром Ваенга на новеньком «мессершмитте» Me-109 G-2 (имевшем улучшенные летные характеристики по сравнению с Me-109 Е) и сбросил вымпел с запиской, что один самолет может подняться в воздух для честного поединка… И подписался: Рудольф Мюллер.

В воздух на английском истребителе «харрикейн» поднялся Вальцефер, тогда еще старший лейтенант. Он опасался, что Мюллер подстрелит его еще на взлете. Но тот, снизившись над взлетной полосой, пристроился и «вежливо» ждал, когда его русский противник уберет шасси, после чего с увеличением скорости вышел вперед и восходящей спиралью стал набирать высоту. Молодой летчик просто обрадовался такой удаче, он сразу оказался в хвосте аса, в очень выгодной позиции. Следуя друг за другом, правой восходящей спиралью, Вальцефер попытался взять упреждение и открыть заградительный огонь, но не тут-то было! Его самолет сразу стал дрожать, грозя сорваться в штопор. И тогда только он понял, что это точно рассчитанный маневр – увлечь его в эту предательскую спираль, на которой невозможно вести прицельный огонь!

Самолеты, как привязанные друг к другу, виток за витком набирали высоту, но мотор на «харрикейне» был слабее (что тоже входило в расчет Мюллера), он начал терять скорость, а Мюллер продолжал лезть вверх.

Наконец, Вальцефер, потеряв терпение, на короткое время довернул машину, дав очередь по Мюллеру (мимо!), и тут же свалился в штопор.

Ас, внимательно следивший за поведением противника, мгновенно выполнил полупереворот и на выходе из штопора сразил того очередью с минимальной дистанции.

Самолет Вальцефера загорелся…

За этим показательным, виртуозным боем люди на земле следили затаив дыхание.

Мюллер, покачав на прощание крыльями, скрылся, а Вальцефер, сбив скольжением пламя, с поврежденным мотором произвел посадку на свой аэродром. Он был ранен в низ живота осколком (остальные застряли в парашюте). К счастью, ранение оказалось легким…

О том бое с Мюллером полковник Вальцефер любил рассказывать в назидание молодым летчикам…

Видимо, подражая Рудольфу Мюллеру, на Калининском фронте появился другой немецкий ас. Дважды он вызывал наших летчиков на «воздушную дуэль» и дважды ему удавалось одерживать победу. Об этом Иван Федоров узнал, когда оказался на аэродроме Злобино.

– Я приехал на аэродром Злобино, – рассказывал Иван Евграфович, – от Рокоссовского на мотоцикле. Мне докладывают: так, мол, и так, уже прилетал два раза. Действительно, ас прилетел и в третий раз, пунктуально, на «фокке-вульф—190»… Самолет мне уже приготовили.

Вызов я принял. Сел в самолет – и в воздух. Бой был короткий, всего несколько минут. Аса я завалил, он почему-то показался мне не очень опытным – крылышки, конечно, есть, а перышки еще втыкать надо… От моей очереди у него отвалилось крыло, но он успел выпрыгнуть на парашюте. Жаль, фамилию его не запомнил.

Ивану Федорову кроме Калининского фронта (июль 1942 – апрель 1943), пришлось воевать на Центральном (апрель 1943 – – июнь 1944), на 3-м Прибалтийском (июнь – ноябрь 1944) и на 2-м Белорусском (ноябрь 1944 – май 1945).

В 1943 году Федорова наконец представили к званию Героя (на 23 февраля), но Военный совет снова не утвердил. Более того, приказом от 1 мая 1944 года он сдал дела 213-й авиадивизии и перевелся на должность заместителя командира Краснознаменной 269-й авиадивизии 4-й воздушной армии.

Это было сделано по просьбе самого Федорова.

– Ушел с должности командира дивизии, – говорил он. – Не в моем характере «шлифовать» кресло. Стал замом, чтобы иметь возможность больше летать.

В тот период он сколотил девятку отличных летчиков, в которую вошли Андрей Боровых, Василий Зудилов, Иван Баранов, Василий Зайцев, Григорий Онуфриенко… – впоследствии все стали Героями, а Зайцев и Боровых дважды.

«Девяткой» стали летать за линию фронта на «свободную охоту». Рассказывает Иван Евграфович:

– Меня за эту «охоту» прозвали «анархистом», так как я разрешения не спрашивал и всю ответственность брал на себя.

Благодаря разведке мы хорошо знали расположение немецких аэродромов. Как-то решили лететь ближе к вечеру. Прилетаем. Я с высоты 20 метров бросаю вымпел (банку из-под тушенки с шестерней и куском белой материи). В банке записка по-немецки: «Вызываем на бой по числу прилетевших. Не вздумайте шутить. Если запустите хоть на один двигатель больше – сожжем на земле».

Немцы большей частью условия принимали. Вижу, первый «мессер», второй взлетел, кричу по рации: