наслаждения и помогла бы снять сексуальное напряжение, но для Суини она была под запретом. До тех пор, пока развод не будет оформлен официально, она не могла нарушить табу. Возможно, большинство женщин придерживаются иных взглядов, но они воспитывались, не имея перед глазами пример родителей Суини.

Она не решалась даже поцеловать Ричарда, хотя страстно желала отведать его вкус. Суини чувствовала, как по его телу пробегают волны страсти и как трепещет ее тело. Они с трудом балансировали на краю пропасти, и Суини боялась даже шевельнуться.

И все же ей было очень приятно лежать рядом с Ричардом, ощущать, как его руки обвиваются вокруг нее, как вздымается его грудь, слышать его сердцебиение. Впитывая его тепло, она испытывала физиологическое удовольствие. Но еще важнее было то, что между нею и им возникла связь, общность, еще никогда не испытанные Суини, ошеломляющее осознание того, что она не одна во Вселенной и теперь у нее есть близкий человек.

Как пьянит мысль о том, что ты желанна, как восхитительно знать, что ты кому-то небезразлична! Такого с ней еще не случалось. Она сама не понимала, почему ощущение близости возникло так быстро, отчего она почти сразу положилась на Ричарда, доверилась ему… но это произошло, и тут уж ничего не поделаешь.

— Что ты нарисовала в этот раз? — спросил Ричард через десять минут после того, как утих последний приступ озноба. К этому времени Суини согрелась и осоловела, постепенно погружаясь в дрему.

— Не знаю. — Она немного удивилась. — Я еще не заглядывала в студию. Я сплю под электрическим одеялом, и когда все же проснулась от холода, первым делом решила, что опять ходила во сне. Неужели я потревожила тебя понапрасну?

— Уж лучше звони мне сразу, как только почувствуешь малейший озноб, но не доводи себя до такого состояния, в котором я застал тебя вчера. Ты перепугала меня до смерти.

— Я и сама испугалась до чертиков, — мрачно отозвалась Суини и услышала гулкие раскаты смеха в груди Ричарда. Как хорошо, что у него такой низкий звучный голос! Даже грубые волоски на его груди под щекой Суини казались ей восхитительными. Все в Ричарде приводило ее в такой восторг, что она едва сдерживалась.

— Согрелась?

— Изжарилась.

— Тогда давай вставать.

— Зачем? Мне и так хорошо.

— Затем, что я не святой. Идем посмотрим, что ты нарисовала.

Чувствуя, как его горячее тело отрывается от нее, Суини хотела жалобно застонать, но ради спокойствия Ричарда не стала этого делать.

— Ладно, так и быть.

Он поднял с пола джемпер, поставил девушку на ноги и направился к студии, но Суини потащила его за собой на кухню и вскипятила кофе. Ричард отказался от угощения и начал натягивать джемпер, прислонившись к буфету и скрестив ноги. Подумав, что в ее кухне еще не бывало мужчин, Суини украдкой бросила на него несколько одобрительных взглядов. Едва Ричард облачился в джемпер, она подавила разочарованный вздох. Какое варварство — прятать под одеждой такую великолепную грудь!

— Идем, не тяни, — сказал Ричард, и Суини только сейчас осознала, что не решается заглянуть в студию. Вчера она нарисовала туфли; кто знает, что осенило ее на сей раз — если там вообще что-нибудь нарисовано.

Чувствуя на спине успокаивающее прикосновение ладони Ричарда, Суини вошла в студию и сразу увидела, что холст с туфлями уже не стоит у стены, где она его оставила накануне.

— Кажется, сегодня ночью я опять рисовала обувь, — сказала она, внутренне расслабляясь. Ей не нравилось ходить во сне и рисовать, тем более что впоследствии она не помнила об этом; но могло статься, что Суини выбрала бы более неприятный объект, чем туфли.

Мольберт был сдвинут таким образом, что холст смотрел в сторону северной стены-окна.

Они вместе подошли к картине. Суини присмотрелась к добавленным деталям, хладнокровно изучая оставленные кистью мазки. Все было выписано так тщательно, линии были такими мягкими, что холст казался частью фотографии. По стилю картина отличалась от прошлых творений Суини, но, вне всяких сомнений, была написана ее рукой. Суини добавила еще одну туфлю — лодочку на высоком каблуке, парную первой, и действительно надетую на женскую ногу, дорисованную до икры. На картине появилась и другая женская нога, обнаженная, законченная до колена. Она лежала рядом со снятой туфлей. В общем и целом на холсте не оказалось ничего страшного — во всяком случае, в том, что Суини уже нарисовала, но тем не менее желудок девушки стянулся тугим узлом, и она поежилась.

— Замечательно! — пробормотала она. — Я добавила к обуви кое-какие части тела. — Несмотря на беспечность этих слов, ее голос прозвучал натянуто. Почувствовав, как она вздрогнула, Ричард привлек ее поближе и прижал к себе. В его глазах, устремленных на холст, застыло мрачное выражение. — Кажется, это будет что-то вроде погибшего старика. Эта женщина мертва. Она лежит навзничь, с ее ноги свалилась туфля. Даже если она еще жива, то скоро умрет, и по-моему, это моя вина.

Суини хотела оттолкнуть Ричарда, но он повернул ее к себе и прижал еще крепче, положив ей на затылок большую ладонь и уткнув лицо девушки себе в грудь.

— Ты не, виновата, и отлично это понимаешь.

— Умом понимаю, но сердцем… — Ее голос упал. Суини махнула рукой. — Сам знаешь, что это такое — голос сердца.

— Да, он не подчиняется доводам рассудка.

— Интересно, что случится, если я уничтожу холст.

— Ничего особенного. Закончишь ты картину или нет, это не повлияет на судьбу изображенной на ней женщины. Запомни вот что. Чем бы ни оказались эти… вибрации или то, что ты улавливаешь, они воздействуют на тебя, но не наоборот.

— Хотела бы я быть уверенной в этом.

— Можешь не сомневаться, ведь ты нарисовала Илайджу Стокса после его смерти, а не до.

Суини испуганно вздернула голову и заглянула ему в лицо:

— Откуда ты знаешь?

— Я разговаривал с его сыном Дэвидом. Мистер Стокс скончался вечером. А картина была нарисована ночью.

Суини, обдумав его слова, постепенно успокоилась. Вместе с тем у нее возникло ощущение, что она должна о чем-то спросить Ричарда. Вот только о чем именно? Девушка вздохнула и обняла Ричарда, наслаждаясь покоем, исходившим от него. Он такой сильный, крепкий. Суини попыталась вспомнить, обнимала ли его хоть раз. Она прикасалась к нему, гладила по спине, но, кажется, до сих пор так и не обняла. Ее охватили угрызения совести. Она вновь и вновь продолжала брать, а Ричард только отдавал, ничего не получая взамен. Но ведь даже сильные люди порой нуждаются в поддержке. Суини всегда считала себя сильной, но теперь не могла обойтись без помощи Ричарда.

Чуть отклонившись назад, он заглянул ей в лицо.

— Ну что, тебе уже лучше?

— Лучше. И все-таки я беспокоюсь. — Суини заставила себя улыбнуться, отогнав неприятные мысли. — И очень проголодалась. Ты завтракал?

— Уже давно и не прочь перекусить. Хочешь, поедем завтракать в ресторан? Это будет наше первое свидание.

— Свидание. Подумать только! По-моему, нам следует воздержаться. — Она снова улыбнулась Ричарду, вспоминая обо всем, что было между ними, и думая о том, что им еще предстоит.

В его ответной улыбке светились удивление и печаль.

— Ничего, будет и на моей улице праздник. Когда я наконец затащу тебя в постель, ты еще вспомнишь о страсти, копившейся во мне. Ее ведь придется удовлетворить.

— Какие гадкие вещи ты говоришь, — промурлыкала Суини и рассмеялась. До сих пор ей не случалось вступать в эту игру — поддразнивать мужчину и чувствовать, как ее с головой захлестывает волна его желания. Это чувство пьянило, возбуждало… и доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие.