На следующий день Саре стало гораздо лучше — никакой тошноты и лишь немного повышенная температура. Большую часть дня она проспала, а когда проснулась, Роум принёс ей куриный бульон, глядя на который, она сморщила нос:

— Это — больничная еда. Когда мне дадут что-нибудь по-настоящему вкусное? Например, желе? Или, может, банановое пюре?

Такая идея повергла его в дрожь.

— Никогда в жизни не буду готовить банановое пюре!

— О’кей, — легко согласилась она, улыбнувшись. — Я забуду о бананах, если ты позволишь мне принять ванну и помыть голову.

Роум хотел было возразить, и она помрачнела, предвидя его отказ. И тогда он вздохнул, смягчаясь: всё-таки она была слишком слаба, чтобы сделать всё самой, но он мог понять, каково ей было.

— Я помогу тебе, когда ты доешь бульон, — уступил Роум, и её лицо тут же озарилось улыбкой.

Если он предполагал проявления какого-то чувства неловкости с её стороны из-за того, что она наговорила накануне вечером, то его ждало разочарование. Ему пришло в голову, что Сара смутно помнит прошлую ночь — всё же её лихорадило, и она плохо соображала, что говорит. Но ему бы хотелось, чтобы она всё помнила. И желая знать наверняка, он тихо спросил:

— Ты помнишь наш вчерашний разговор?

Впервые за несколько дней её лицо зарумянилось, но она не отвела взгляд. Сара откинулась на подушки и спокойно посмотрела ему в глаза.

— Да, я помню.

— Хорошо.

Это было единственное, что он сказал.

Роум наполнил ванну тёплой водой, затем отнёс жену в ванную комнату и осторожно опустил в воду. Прислонившись к стене, он внимательно смотрел на то, как Сара намыливается и ополаскивается, готовый подхватить её при малейшем появлении признаков обморока. Она благополучно закончила мыться и протянула к нему руки:

— Я уже.

У него перехватило дыхание от того, как естественно она потянулась к нему, и от движения её высоких, круглых грудей. Осторожно вынув Сару из воды, он поставил её перед собой на пол и обернул большим мягким полотенцем.

— А теперь волосы, — решительно заявила она.

Наклонившись над раковиной, она пыталась вымыть волосы, но они были такими длинными, что их сложно было даже намочить. Роум решил проблему, скинув с себя одежду и забравшись вместе с ней под душ.

— Надо было начать с волос, — проворчал он.

— Прости, я не подумала, — извинилась она. Стоя рядом с ним, она казалась такой хрупкой, и он мягко прижал её к своему телу, баюкая. Сара обвила руками его талию и умиротворённо вздохнула.

— Я рада, что ты вернулся домой.

— Мммм. Тебя надо отшлёпать за то, что ты не позвала меня сразу, как заболела, — проворчал он. — Почему ты этого не сделала?

— Подумала, что тебе не понравится, если тебя оторвут от работы. Я знала, что не умираю, хотя немного сложно было убедить в этом Марси.

Роум поколебался, а затем приподнял её на цыпочки и сквозь водяные струи, сбегающие по их лицам, жадно припал к её губам.

— Ты для меня важнее работы, — прорычал он. — Ты — моя жена, и я хочу, чтобы ты была здорова. Если в следующий раз ты не позовёшь, когда я буду тебе нужен, то на самом деле отшлёпаю.

— Ой, как страшно. Аж душа в пятки, — поддразнила она.

Он выразительно посмотрел на её босые ноги:

— Да уж, я вижу.

Роум выключил душ и снова начал быстро вытирать её, чтобы она не успела замерзнуть. Затем терпеливо расчесал и высушил феном её волосы, превратив их в густую шелковистую массу. Но когда попытался облачить её в пижаму и уложить в постель, Сара запротестовала.

— Я хочу носить нормальную одежду и сидеть на стуле, как человек, и ещё я хочу почитать газету!

Она до сих пор нетвёрдо держалась на ногах и вообще была похожа на привидение, но губы её, тем не менее, сжались в упрямую линию. Роум вздохнул, раздумывая, почему женщина, которая обычно не любила спорить, и была довольно покладистой, вдруг стала такой капризной из-за простого гриппа. Ему хотелось уложить её обратно в кровать и настоять на том, чтобы она там и оставалась, но ему хотелось также видеть её довольной.

— Пойдём на компромисс, — предложил он, стараясь, чтобы его голос звучал успокаивающе. — Надень пижаму, а сверху халат: может, ты не захочешь сидеть слишком долго. Идёт?

Саре жутко надоели пижамы. Однако, как бы муж ни старался быть понимающим и снисходительным, было ясно, что откажись она от предложенного компромисса, он просто возьмёт и привяжет её к кровати. Этого Саре не хотелось — так что пришлось сдать позиции. Упрямо сжав губы, он держал над её головой чистую ночную рубашку, чтобы она её надела, а затем помог ей накинуть халат. Потом нашёл комнатные тапочки и обул её.

— Я могу ходить сама, — запротестовала она, когда Роум поднял её на руки.

Ответом ей был строгий взгляд, требовавший от неё поумерить свой пыл:

— Ты сможешь ходить сама в другой раз.

Сара сдалась и обвила рукой его шею, прижавшись лицом к его тёплому плечу и слегка улыбаясь. Ей совсем не было неприятно у него на руках.

Оказалось, ей сложно сосредоточиться на газете: чтение отнимало много сил, а руки до сих пор дрожали — так что газету она отложила. Но как приятно было находиться не в спальне, и сидеть, а не лежать. Роум растопил камин, и от одного вида весело пляшущих языков пламени она почувствовала себя гораздо лучше. Он расположился рядом с ней на диване, молча читая газету.

Через пятнадцать минут пришли усталость и сонливость, но возвращаться в постель не хотелось. Свернувшись калачиком, она улеглась щекой на колени Роума. Он положил ладонь ей на голову, перебирая пальцами её длинные волосы.

— Хочешь лечь в кровать?

— Пока нет. Мне так хорошо.

Даже больше, чем просто хорошо — подумал он, сглотнув. Глядя на светлую головку, покоящуюся на его колене, он думал о том, что бы ему хотелось, чтобы она делала. Он попытался контролировать ход своих мыслей, но когда её щека так прижималась к нему — битва была обречена на поражение.

Маленькая ведьма тоже хорошо понимала это. Она просунула руку под щёку, и он вздрогнул от нежного прикосновения её пальцев. Он заметил короткую усмешку, прорвавшуюся, несмотря на старания сдержать, на её лице, и хотя она быстро снова сжала губы — но он уже поймал её улыбку и заметил, что сам ухмыляется в ответ.

Отложив газету в сторону, он усадил её к себе на колени.

— Сара Мэттьюз, ты меня дразнишь. Ты чертовски хорошо знаешь, что я не буду ничего делать, пока