качестве танцовщицы только Иродиаду.

И это создает новую проблему. Ирод Антипа, арестовывая и заточая Крестителя вдалеке, хотел из политической осмотрительности заставить его замолчать и пресечь все его контакты с народом. Махеронт, расположенный на границе Набатейской пустыни, и послужил для этого. Однако Ирод не приговаривал Иоанна к смерти, потому что боялся его. Креститель в его глазах был пророком, ходили слухи, что это вернувшийся Илия, к тому же он был назиром, то есть посвященным Господу, и, значит, поднимать на него руку было нельзя. А за этим страхом, может быть, крылось неосознанное восхищение, смешиваемое с угрызениями не очень чистой совести.

Поэтому, когда якобы было произнесено неосторожное обещание, несомненно, в праздничном опьянении, и когда Ирод Антипа должен был его исполнить, возможно, сама удаленность назначенной жертвы позволяла ему надеяться избежать последствий своих неосторожных слов.

Резюмируем. Саломея (или Иродиада, ее мать) восхитительно танцевала перед Иродом и его двором. Ирод в награду пообещал отдать ей все, что она попросит, хоть половину своего царства. Тогда Саломея (или Иродиада) попросила голову Крестителя.

Была ли она с ним знакома? Маловероятно, что она когда-либо его видела. Женщины ее ранга редко выходили из дворца, а если и покидали его, то лишь в закрытых носилках, под охраной вооруженных евнухов и рабов, и дорогу перед ними расчищали заранее. И это было на руку Ироду Антипе.

Он позвал одного из своих офицеров, тихо отдал ему приказ, и тот исчез. Через несколько минут праздник прервался вновь, офицер вернулся; за ним палач нес на широком блюде голову Крестителя. То есть бескровную голову человека с длинными волосами и бородой, с исхудалым лицом. Так, по крайней мере, рассказывают Матфей и Марк, у которого, впрочем, этот рассказ — очевидная вставка[75].

Может быть, это была голова аскета, который из-за обетов своего назирата никогда не стриг волос и бороды и чья худоба была следствием поста и самого аскетизма.

А может, это была голова и самого обыкновенного человека, который долгие годы прожил в темной камере и не мог из-за этого стричь себе ни волос, ни бороды с тех пор, как его посадили в тюрьму, а исхудал просто из-за недостатка питания, характерного для всех заключенных в те страшные времена.

Но была ли это голова Крестителя, сидевшего в тюрьме в ста сорока километрах оттуда, на границах Трансиорданской пустыни? Приказ был выполнен слишком быстро, чтобы это было так, и Тивериада слишком далека от Махеронта.

Но, в конце концов, скажут нам, почему праздник не мог происходить в Махеронте? А потому, что Махеронт, о постройке которого рассказывает Иосиф Флавий, — цитадель, затерянная в пустынях, без воды, и ни о каком пышном дворце в Махеронте не говорится. А также потому, что Ирод Антипа был бы слишком глуп, если бы остановился надолго на самой границе с землями своего врага Ареты, отца супруги, которую он бросил ради Иродиады, в крепости, где арабы легко могли осадить его и взять в плен. И от Иосифа Флавия мы тоже узнаем, что он никогда не ездил в это место. Кроме того, мог ли он подвергнуть женщину, которую так страстно любил, мести со стороны дочери Ареты, равно как и судьбе, которая бы впоследствии ожидала подобную пленницу? Все это немыслимо.

Напротив, Тивериада во времена смерти Крестителя отличалась чудесным климатом. Зато Махеронт находился в эпицентре ужасных песчаных бурь, которые в ту эпоху мели на пустынном плато Моав.

Кроме того, мысль направиться в Махеронт могла вызвать у Иродиады мало восторга и по другим соображениям. Для этой женщины, издавна привычной к роскоши, в Махеронте не было ни очаровательных садов, ни искрящихся фонтанов, как в Тивериаде. Вода была лишь в цистерне, в одном-единственном колодце и в источниках, находившихся более чем в двадцати километрах оттуда. И среди нынешних руин цитадели, все еще возвышающихся более чем на сто метров над защитным рвом, нет и следа, указывающего, что на этой выжженной солнцем земле когда-либо мог стоять дворец, достойный Ирода Антипы и особенно женщины, которую он боготворил.

Дальнейшая история не отличается большей ясностью.

Предание, изложенное Феодоритом, византийским богословом и одним из исторических авторитетов для церкви, утверждает, что в 362 году язычники из Севасты в Самарии в месте под названием Макрон осквернили могилу Крестителя и сожгли его останки.

Мы имеем дело с заблуждением, вероятно преднамеренным. Иоанн Креститель был похоронен в Махеронте, а не в Макроне, на границах Каменистой Аравии, в самой крепости, где он был заточен, а потом казнен. Близ Севасты в Самарии, более чем в семидесяти километрах оттуда по прямой линии, место погребения, о котором пишет Феодорит, называется, как сказано выше, Мигрон или Макрон. Это место упоминается у Исайи (10:28) и в первой Книге Самуила [в русском переводе — первой Книге Царств] (14:2). И там погребли не тело Крестителя, а тело Иисуса, после того как его извлекли из «позорной ямы» близ Голгофы[76].

Недалеко оттуда была гробница Елисея, и, по преданию, в этом месте были похоронены патриархи.

Другое предание, идущее от Созомена и упоминаемое отцом Лагранжем, напротив, утверждает, что голова Крестителя была перенесена из Иерусалима в Киликию, а потом из Киликии в Константинополь.

Согласно третьему преданию, ее перенесли в Дамаск и в IV веке, в церкви Феодосия, поклонялись голове, которую считали головой Иоанна Крестителя. И в наше время в мечети Омейядов есть пристройка из мрамора, где якобы находится эта голова.

Надо отметить, что о теле речи не идет.

На самом деле голова, которую принесли на блюде Саломее (или Иродиаде), должна была испытать участь голов всех обезглавленных на Ближнем Востоке. Их насаженными на копья или колья выставляли на вершине самой высокой башни на растерзание птицам небесным, прежде всего грифам, столь многочисленным в тех краях. Когда от человеческой «главы», лишенной плоти и расчлененной, оставался лишь череп, его бросали в огонь, разожженный из дров, смешанных с нечистотами, и обугливали.

Так поступили с головами английских солдат, обезглавленных в Йемене в мае 1964 года. По сообщениям прессы за конец июня 1964 года, их обнаружили обугленными. В этих краях, где жизнь не меняется веками, продолжают существовать незыблемые и жестокие обычаи.

Также очень возможно, что Ирод Антипа вспомнил угрозу общего характера, когда-то произнесенную пророком Амосом и неявно осуждавшую посмертную кремацию в Израиле:

«Так говорит Господь: за три преступления Моава и за четыре не пощажу его, потому что он пережег кости царя Едомского в известь. И пошлю огонь на Моава, — и пожрет чертоги Кериофа, и погибнет Моав среди разгрома с шумом, при звуке трубы. Истреблю судью из среды его и умерщвлю всех князей его вместе с ним, говорит Господь» (Амос, 2:1–3).

В таком случае Ирод Антипа отдал бы приказ, чтобы голова не подвергалась осквернению. Только, несомненно, Иродиаде вручили голову безымянного обезглавленного.

Что касается Иоанна, он, конечно же, умер через несколько дней после праздника. Ирод не мог уклониться от исполнения слова и оставить в живых того, кто, снова дав знать о себе, лишил бы его любви Иродиады, которой он солгал. Должно быть, на заре в Махеронт уехал гонец. Чтобы добраться до места, ему понадобилось четыре дня. И меч упал во второй раз. Если только просто не прекратили давать пленнику какую-либо пищу, чтобы избежать пролития крови пророка.

С учетом же длины дороги и жары маловероятно, чтобы близ цитадели находились ученики, которые заранее узнали о казни учителя и добились разрешения забрать останки в Самарию. Иоанн Креститель был похоронен в Махеронте, где он и умер, притом похоронен без всяких церемоний, как в то время поступали с приговоренными к смерти, если только его тело беспощадно не сбросили со стены. Впрочем, как бы его ученики могли за пределами цитадели выжить в этом пустынном хаосе? А гарнизон потерпел бы их присутствие? Более чем сомнительно. Их бы постоянно подозревали, что они готовят его побег. По этой причине останки, похороненные в Севасте, в Самарии, не могли быть останками Крестителя. Отметим это — мы скоро поймем важность этой констатации.