У него очень хорошо получалось импровизировать. Она была подобна целуемой солнцем жертве, добровольно принесенной ради его удовольствия. Он плавно двигался над ней, пока ее тело не выгнулось под его жадными губами, и она не закричала от невыносимого наслаждения. Ее крик вознесся к палящему солнцу.

Рэйчел не позволяла себе думать о времени, хотя знала, что у них было, самое большее, несколько дней, — столько, сколько потребуется этому Салливану, чтобы подготовиться к встрече с Кэллом. Она жила только настоящим, наслаждаясь его обществом, что бы они ни делали. Он помогал ей собирать овощи в огороде и немного работал с Джо, постепенно добиваясь доверия собаки и показывая Рэйчел, как хорошо был выдрессирован этот пес. После первого купания они также проводили много времени внизу у бухты, плавали каждое утро и потом после обеда, когда спадала жара. Это было замечательным лечением, от которого он с каждым днем становился сильнее, его плечо более гибким, а хромота менее заметной. Также он делал другие упражнения, непрерывно работая, чтобы вернуть свое тело в форму, и она могла только наблюдать за этим с изумлением. Она была спортивной и сильной, но ее выносливость была ничем по сравнению с его. Частенько ему было больно, она ощущала это, хотя он никогда ничего не говорил, просто не обращал на боль внимание, как будто ее не было. Через десять дней, после того, как она нашла его, он начал осторожно бегать вокруг дома, при этом бедро было туго забинтовано, чтобы укрепить раненую мышцу. После вспышки гнева Рэйчел присоединилась к нему и бегала рядом с ним, готовая поймать его, если нога не выдержит, и он упадет. Кричать на него было бесполезно, потому что для него было важно быть в состоянии встретить любые трудности, с которыми он столкнется после отъезда.

И независимо от того, чем они занимались, они разговаривали. Он умалчивал о себе, в силу характера и работы. Он знал много интересных деталей о закулисных политических играх и экономике. Возможно, он знал больше, чем хотелось бы разным высокопоставленным персонам, об их вооружении и потенциальных возможностях, но он не говорил об этом. Рэйчел узнала о нем столько же из его оговорок, сколько из того, о чем он говорил.

Не зависимо от того, чем они занимались — работали в саду, бегали вокруг дома, готовили еду или говорили о политике, страсть пробегала между ними как невидимый поток, приводя их обоих в состоянии повышенной чувствительности. Её чувства были заполнены им, она знала его вкус, запах, прикосновения, каждый нюанс его глубокого голоса. Поскольку обычно он был таким сдержанным, она внимательно вглядывалась в каждое незначительное движение его бровей или подергивание его губ. И хотя с ней он расслабился и чаще улыбался, иногда дразня ее, его смех был редкостью, и поэтому ценен вдвойне. Их пыл не могли охладить любовные ласки, потому что это было больше, чем физическая потребность. Она растворялась в нем, зная, что у нее есть только настоящее.

Однако нельзя было отрицать и физическое желание. Рэйчел никогда прежде не получала такого удовольствия, даже в первые дни своего замужества. У Кэлла был большой сексуальный аппетит, и чем чаще он занимался с ней любовью, тем больше они оба хотели этого опять. Он был предельно осторожен с ней, пока она не привыкла к нему, его любовным ласкам, как утонченным, так и грубым. Были моменты, когда делали это медленно, наслаждаясь каждым ощущением, как сексуальные гурманы, пока напряжение не становилось таким сильным, что они взрывались вместе. А иногда их любовь была быстрой и жесткой, без всякой прелюдии, потому что так велика была их потребность быть вместе.

На третий день, после того как он позвонил Салливану, Кэлл занимался с ней любовью чуть ли не с жестокостью, и она знала: он думал, что это, возможно, последний день, когда они вместе. Она прильнула к нему, ее руки крепко обняли его шею, когда он лежал на ней в полном изнеможении. Комок застрял у нее в горле, и она закрыла глаза, желая не замечать ход времени.

— Возьми меня с собой, — сказала она неразборчиво, не позволяя ему просто так уйти от нее. В Рэйчел было слишком много от бойца, чтобы позволить ему уйди, не попробовав изменить его мнение.

Он напрягся, потом скатился с нее, чтобы лечь на спину рядом. Он поднял руку и прикрыл ею глаза. Потолочный вентилятор шумел наверху, принося прохладный ветерок на ее разгоряченную кожу и создавая чувство прохлады, когда ее согревало его тело. Она открыла свои глаза, чтобы посмотреть на него, ее пристальной взгляд горел отчаянием.

— Нет, — наконец ответил он. И это было единственное слово, означавшее окончательное решение, которое почти разорвало ей сердце.

— Можно что-нибудь придумать, — настаивала она — В худшем случае, мы могли бы иногда видеться. Я могу переехать. Я могу работать где угодно…

— Рэйчел, — прервал он устало. — Нет. Оставь это.

Он убрал руку с глаз и посмотрел на нее. Хотя выражение его лица едва изменилось, она могла сказать, что он был раздражен ее настойчивостью.

Она уже зашла слишком далеко, чтобы останавливаться.

— Как я могу оставить это? Я люблю тебя! Это не игра, в которой я могу собрать свои игрушки и пойти домой, когда устану от этого!

— Черт возьми, я тоже не играю в игры! — прорычал он, быстро садясь на кровать и хватая ее руку, тряся ее, наконец раздраженный до предела. Его глаза горели и сузились, его зубы были сжаты. — Тебя могут убить из-за меня! Неужели смерть твоего мужа ничему не научила тебя?

Она побледнела, уставившись на него.

— Я могу погибнуть при поездке в город, — наконец сказала она взволнованно — Это сделало бы меня менее мертвой? Или ты бы огорчился меньше?

Внезапно она остановилась, вырывая свою руку и потирая ее в том месте, где его пальцы впились в ее плоть. Она была такой бледной, что только ее глаза своей темнотой выделялись на ее бесцветном лице. Наконец она сказала, с налетом беспечности:

— Или не огорчишься вообще? Может быть, я слишком самонадеянна? И, возможно, только я одна здесь заинтересована? Если так, то забудь все, что я сказала.

Молчание повисло между ними, когда они смотрели в лицо друг другу, оставаясь в кровати. Ее лицо было напряженным, его мрачным. Он не собирался ничего говорить. Рэйчел резко вздохнула, и боль скрутила ее внутренности. Отлично, она сказала это. Она давила на него, стараясь изменить его мнение, получить от него обязательство, и она потеряла… все. Она думала, что он беспокоится о ней, любит ее, даже если никогда ничего не говорил о любви. Она предполагала, что это из-за его природной скрытности. И теперь она столкнулась с неприятной правдой: только его исключительная честность не позволила ему сказать, что он любит её. Он не мог сказать ей тех милых словечек, которые говорят, чтобы отделаться от кого-либо. Он хотел ее. Она была довольно привлекательной женщиной, и она была под рукой, а он был чрезвычайно сексуален. Причина его внимания была очевидна, а она выставила себя полной дурой.

Хуже всего было, что даже столкновение с тяжелой, горькой действительностью не мешало ей любить его. Это была другая реальностью, от которой она хотела избавиться.

— Жаль, — пробормотала она, выбираясь из кровати и дотягиваясь до своей одежды, внезапно смутившись своей наготы. Теперь все было по-другому.

Сэйбин наблюдал за ней, и каждый его мускул свернулся в тугое кольцо. Взгляд на ее лицо, ее неожиданное смущение, внезапно погасший свет в ее глазах, когда она возилась со своей одеждой в попытке прикрыть себя, разъедал его, Он мог бы позволить ей уйти. Она могла бы забыть его легче, если бы думала, что он использует ее только для секса, не отвечая на её чувства. Чувства сделали Сэйбина беспокойными, а он не привык к этому. Но, черт возьми, если бы он мог просто так стоять и смотреть на ее лицо. Возможно, он не мог дать ей много, но он не мог уехать, оставив ее с мыслями, что она была для него всего лишь сексуальной игрушкой.

Рэйчел вышла из комнаты раньше, чем он успел ее поймать, и потом он услышал, как со стуком закрылась сетчатая дверь. Подойдя к двери, он увидел, как она пошла к соснам вместе Джо, бегущим как