Процесс культурной деградации можно остановить только социальными мерами, которые несоизмеримы с чисто экономическими показателями уровня жизни; подобными мерами могут стать восстановление племенных форм землепользования или изоляция данного общества от влияния капиталистических рыночных методов. «Единственным смертельным ударом стало отделение индейца от его земли», — писал в 1942 г. Джон Колльер. Всеобщий акт о земельных участках 1887 г. «индивидуализировал» владение землей у индейцев; вызванный им распад традиционной культуры привел к тому, что индейцы потеряли примерно три четверти, или девяносто миллионов акров своих земель. Акт о реорганизации 1934 г. восстановил племенную систему землепользование и спас индейское общество — причем достигнуто это было через возрождение традиционной культуры.

То же самое происходит в Африке. Формы землевладения всюду играют ключевую роль, ибо именно на них самым прямым и непосредственным образом основывается вся социальная организация. То, в чем мы видим экономические конфликты — высокие налоги и ренты, низкая заработная плата, — почти всегда представляет собой замаскированные формы давления с целью принудить туземцев к отказу от традиционной культуры и таким образом заставить их приспосабливаться к методам рыночной экономики, т. е. работать за плату и приобретать необходимые товары на рынке. В ходе подобного процесса некоторые туземные племена, например кафры, а также те, кто переселился в города, полностью утратили унаследованные от предков добродетели, превратившись в жалкую и беспомощную толпу, в стадо «наполовину прирученных животных». Теперь мы встречаем среди них бездельников, воров, попрошаек и даже проституток (занятие, совершенно неведомое им прежде), и невозможно найти для них более близкую аналогию, чем масса пауперизированного населения Англии 1795–1834 гг.

б) Человеческая деградация трудящихся классов в эпоху раннего капитализма стала результатом социальной катастрофы, которая не поддается выражению в экономических терминах.

Роберт Оуэн еще в 1816 г. говорил о своих рабочих, что «какую бы заработную плату они не получали, основная их масса обречена на жалкое и убогое существование…» (То the British Master Manufactures. P. 146). Стоит вспомнить и прогноз Адама Смита о том, что оторванный от земли работник полностью утратит любые интеллектуальные интересы. А М'Фарлейн предсказывал, что «умение писать и читать будет становиться в среде простого народа все более редким» (Enquiries Concerning the Poor. 1782. P. 249–250). Примерно тридцать лет спустя Оуэн объяснял деградацию рабочих «отсутствием родительской заботы в детстве» и «изнурительным трудом», вследствие чего «в тех случаях, когда они получают высокую зарплату, невежество делает их неспособными разумно ею распорядиться». Сам он платил своим рабочим немного, повышая их статус через искусственное создание совершенно новой культурной среди. Пороки, распространившиеся в массе народа, были в целом те же, что и у цветного населения, которое деградировало под влиянием разрушительного контакта культур: пьянство, проституция, воровство, недостаток бережливости и предусмотрительности, неряшливость, низкая производительность труда, отсутствие чувства собственного достоинства и силы духа. Распространение рыночной экономики разрушало традиционную структуру крестьянского мира, сельскую общину, семью, старинные формы землевладения, нормы и обычаи, удерживавшие человеческую жизнь в рамках культурного поля. Защита, предоставленная Спинхемлендом, лишь ухудшила ситуацию. К началу 1830-х гг. социальная катастрофа простого народа была столь же полной, как и у современных кафров. Выдающийся негритянский социолог Чарльз С. Джонсон — и только он один — изменил аналогию между расовым вырождением и классовой деградацией, применив ее к последнему феномену: «В Англии, где промышленная революция развивалась быстрее, чем в остальной Европе, вызванный радикальным экономическим переустройством социальный хаос превратил детей бедняков в подобие „вещей“, которыми впоследствии суждено было стать африканским рабам… Аргументы, приводившиеся в оправдание системы детского крепостничества, почти тождественны апологиям работорговли» (Race Relations and Social Change. In: E. Thompson, Race Relations and the Race Problem. 1939. P. 274).