Олигарх достал из кармана халата инкрустированный бриллиантами золотой портсигар. Раскрыв его, Порохов продемонстрировал Кириллу содержимое, которое напоминало женский набор для макияжа. Только вместо разноцветных теней для век в ячейках лежал белый порошок, а вместо кисточек – несколько нефритовых трубочек разного калибра.

– Подарок команданте Чавеса нашему ВПК, – подмигнул Порохов. – Мы им автоматы, они нам – небольшой гешефт с собственных плантаций. Зря, что ли, наши стратегические бомбардировщики к ним летают?

– Автомат Шмайссера, конечно, того стоит, – поддержал веселую тональность хозяина замка Кирилл. – Лицензия на производство этой штуки – дело полезное.

– Шмайссера? Который фашист? Я думал, что его наш Калашников изобрел.

– Негры тоже так думали, поэтому на флаги себе этот автомат повесили, – вздохнул Потемкин. – Трижды герой Калашников – продукт советского пиара. Им же нужен был полуграмотный левша, который создал уникальное стрелковое оружие. А тот факт, что после войны старый немецкий оружейник Хуго Шмайссер несколько лет оттрубил в КБ завода «Ижмаж», где как раз начинал свой трудовой путь молодой паренек Калашников, как-то подзабылся. Если взять некоторые кадры начала сорок пятого года, то там бойцы дивизии «Ваффен-СС» бегают вроде как с «автоматом Калашникова». Только у них это называлось «SturmGewehr-44 – штурмовая винтовка 44-го года».

– Нехуйственно ты наблатыкался, – уважительно отметил Порохов и затянулся из пудреницы. – Так что, будешь на брудершафт или побрезгуешь?

Кирилл приставил к ноздре ту же трубочку, прицелился куда-то в центр портсигара и втянул. В носу тут же засвербило, и он громко чихнул, рассыпав кокаин по столу.

– С Новым годом! – рассмеялся Порохов.

– Спасибо, и вам не хворать, – шмыгнул Потемкин.

Он сидел, осматриваясь. Интерьер внезапно поплыл, и вся его скованность улетучилась. Ее сдуло, как тот порошок из пудреницы. Но это была не та отрешенность, которую он испытал в вертолете. Напротив, Кирилл чувствовал ко всему происходящему живейший интерес. Он уже был уверен, что пришел сюда сам. Потемкин с любопытством крутил головой, всматриваясь в происходящее на экранах.

– Забавно, да? – понимающе спросил олигарх.

– Ага.

– Это у меня такое реалити-шоу. – В голосе Порохова послышались нотки бахвальства. – Точнее, у нас.

– У кого это «у нас»? – поинтересовался Кирилл.

– У братства розенкрейцеров.

– А-а-а! – Лицо Потемкина растянулось в довольной ухмылке.

– Чего «А-а-а!»?

– «Древний мистический Орден Розы и Креста». Офис на улице Бахрушина. Вход со двора, стучать три раза. Пятнадцать долларов в месяц с носа в рублевом эквиваленте!

Порохов почесал нос, взял пальцем со стола рассыпанный кокаин и положил себе на язык.

– Якобы эзотерических обществ существует огромное множество, – невозмутимо ответил он. – Но большинство из них – ряженые, вроде «возрожденного» казачества. Вообще, в прошлом столетии само движение сильно деградировало, а терминология была девальвирована. Особенно с тех пор, как во франк- масоны стали предлагать записаться по Интернету. Однако, по сути, за шесть тысяч лет, со времен Изумрудной скрижали, мало что изменилось. Организация, сдерживающая силы небытия, существует.

– Ясно, – вздохнул Кирилл. – Еще одному плутократу ударила в голову мессианская моча. Один уже, кажется, давно в Краснокаменске варежки шьет.

Порохов не растерялся:

– С чего это ты взял, что Ходор варежки шьет?

– А что же он там шьет? Тюбетейки, что ли?

– Это мы сейчас легко выясним.

Олигарх взял со стола пульт и что-то нажал. Одно из окон на панели увеличилось, и на нем появилось улыбающееся лицо Ходорковского. Картинка дергалась – Михаил Борисович сидел в салоне лимузина, который, видимо, ехал по дороге. Рядом с ним сидела длинноногая полуголая девица, которая смеялась и постоянно поправляла волосы. Видеокамеру, судя по всему, держала другая барышня, сидевшая напротив, – объектив периодически опускался вниз, захватывая ее вытянутые вперед изящные ноги. Ходорковский что- то рассказывал своим спутницам, увлеченно размахивая руками. Порохов нажал какую-то кнопку, и на экране появилась карта мира. Крупная белая точка мигала у восточной оконечности Кубы.

– А! Понятно. Значит, он у Фиделя отдыхает. Хочешь послушать? – спросил Порохов.

– Давай.

Олигарх опять что-то нажал.

– А вот еще анекдот, – гундосил Ходорковский. – «Абрам, ты знаешь, а Сема таки педераст!» – «Шо, денег занял и не отдает?!» – «Та не, в хорошем смысле…»

Сидящие в машине дамы, по возрасту явно не знакомые с одесским юмором, покатились со смеху. Порохов выключил звук.

– На мессию этот приколист никак не тянет, поверь мне.

– Я чего-то пропустил? – дошло наконец до Кирилла. – А когда это наш Мандела несчастный с зоны откинулся? Почему не было затмения от подброшенных в воздух чепчиков?

– Никто его оттуда не выпускал.

– Что, побег?!

– Да нет, по всем бумагам так и сидит, – доверительно сообщил Порохов. – Работа у него такая. Манделой человек работает, как ты правильно заметил. Либеральные волхвы слагают саги, западная общественность пускает слезу. Ну как же, «символ борьбы с режимом»! А Миша знай себе развлекается с блядями.

– Путину-то это зачем? – Кирилл смотрел на экран с недоверием.

– Как зачем? Элементарно, Ватсон. Ходор же для всех наших диссидентов – как икона. Пока он там якобы сидит, они молятся на него и ждут, когда их мессия выйдет из застенков. А он оттуда никогда не выйдет. Путин ведь четко сказал: это наш Аль Капоне. То есть вы не смотрите, что его за неуплату налогов посадили или за то, что он нефть у самого себя украл. Это так, для соблюдения норм приличия. Потому что на самом деле он настоящий мафиози, сидит за убийства, и по-хорошему ему надо было бы сразу дать пожизненное, просто доказать невозможно. Ты можешь себе представить, чтобы когда-то Аль Капоне выпустили из американской тюрьмы?

Потемкин отрицательно помотал головой.

– Я тоже не могу. Поэтому, как сказал Глеб Жеглов, будет сидеть. Миша вообще для нашей вертикали – отличная находка. Не удивлюсь, если они втихаря ему уже орден за заслуги перед Отечеством первой степени повесили. Ведь это благодаря Мише операция по разгрому всяческой фронды и равноудалению нашего брата как по маслу прошла. После того как его закрыли, все сразу выстроились. Просто «шок и трепет».

Кирилл вдруг вспомнил свой разговор с Ходорковским в ночь на 24 октября 2003 года. Предвыборная гонка в Госдуму выходила на финишную прямую, а над одним из ее основных спонсоров и субъектов тучи уже не просто сгустились – они били градом всю его империю. Платон Лебедев, серый кардинал и казначей ЮКОСа, а также заплечных дел мастер, старший офицер службы безопасности компании Алексей Пичугин к тому времени уже почти четыре месяца сидели в СИЗО. Прокуратура шмонала все, что было так или иначе связано с Ходорковским. В тот день как раз прошел обыск в офисе его главного пиар-подрядчика по избирательной кампании «Яблока» – Агентстве стратегических коммуникаций, с которым Кирилл тесно сотрудничал. Поздно вечером с какой-то своей очередной пассией Потемкин заехал в клуб Up & Down, где уже за полночь появился Ходорковский. Олигарх сел за столик и с кем-то разговаривал, рядом рассредоточились его гвардейцы. Потемкинские друзья из администрации посоветовали Кириллу держаться подальше от человека № 1 из российского списка «Форбс», так как решение об аресте хозяина «самой прозрачной компании в мире» уже было принято. Но Потемкин был слегка навеселе. К тому же он относился к взлетевшему на недосягаемую высоту комсомольскому жучку с определенной долей симпатии, хотя шапка