Он оказался в освещенном тусклыми лампочками коридоре с двумя дверями-купе по сторонам и одной в конце. На боковых были схематично, при помощи кружка и треугольника, нарисованы мужчина и женщина – как на дверях общественных туалетов. Вход в лифт позади Кирилла закрылся, а дверь впереди растворилась, как в шлюзовой камере. За неимением вариантов, Потемкин пошел прямо. Там оказалась кабина еще одного, на сей раз круглого лифта. Как только Кирилл ступил в нее, дверь закрылась, и лифт поехал вверх. Проехав немного, лифт замер и открылся. Потемкин вышел. Он очутился посреди просторного круглого – вероятно, занимавшего целый этаж башни – черного помещения. Источником освещения служили сотни работающих телемониторов, которые составляли идущую вдоль стены огромную плазменную панель. В центре зал пронизывала труба шахты лифта. Из предметов интерьера было лишь несколько черных же кожаных кресел да круглый малахитовый стол. На столе лежал пульт дистанционного управления.
Потемкин подошел поближе к стене и пригляделся. Каждая из ячеек-мониторов представляла собой динамичное изображение какой-либо жизненной ситуации, будто кто-то транслировал сигнал скрытой камеры. Люди, попадавшие в объектив на этих картинках, чистили зубы, бегали в фитнес-зале, сидели за компьютером, вели машину, ссорились, совокуплялись, испражнялись. То же самое, видимо, делали и те, кто их снимал. На одном из мониторов он узнал своего тезку, патриарха московского и всея Руси Кирилла. Предстоятель РПЦ, совершенно голый, сидел в бане и о чем-то оживленно с кем-то беседовал. На другом мониторе президент Французской Республики Николя Саркози, в шелковых трусах с лилиями династии Бурбонов, лежал плашмя на сооружении, напоминавшем небольшого механического коня из зала физкультуры средней московской школы. Его запястья под конем сковывали наручники. Во рту у Николя торчал круглый темный кляп-шарик с черными кожаными ремнями-пристежками. Некто за кадром, снимавший его, шлепал президента европейской ядерной державы по ягодицам элегантным хлыстом.
– Карла развлекается, – раздался довольный мужской голос за спиной у Кирилла. – Ты ведь в детстве любил подглядывать, Потемкин?
Кирилл развернулся, и его взгляд уперся в черное шелковое кимоно. Подняв голову, он сразу узнал, кто перед ним. Самый богатый человек в России Михаил Порохов отличался от иных представителей своего класса не только уникальным финансовым чутьем, но и поистине баскетбольным ростом. На его высушенном лице плясали светлячки от мониторов, что делало облик олигарха совершенно инфернальным.
– Ну, как тебе у меня? – спросил Порохов, присаживаясь за стол.
Потемкин почему-то совсем не удивился, узнав, кто именно его сюда столь бесцеремонно пригласил. Порохов был особенной, не вписывающейся в шаблонные представления о русских миллиардерах личностью. Хотя семью, в которой он вырос, язык не повернется назвать рядовой – все же папа был начальником управления международных связей Госкомспорта СССР, – Порохов был типичным селф-мэйд. В 27 лет, через три года после окончания финансовой академии, он возглавил один из крупнейших впоследствии частных банков – МФК, который создал вместе с Владимиром Потаниным – бывшим старшим инженером отдела «Мочевина» фирмы «Удобрения» «Союзпромэкспорта», конторы системы Минвнешторга СССР. Еще через год партнеры основали объединенный экспортно-импортный банк, вошедший в историю российской приватизации. На залоговых аукционах середины девяностых ЭКСИМ, наряду с МЕНАТЕПом Ходорковского и другими участниками ельцинской семибанкирщины отхватил самые лакомые куски советского наследства – нефтяную компанию СИДАНКО, Новороссийское и Северо-Западное пароходства, Новолипецкий металлургический комбинат, а главное, построенный в тундре руками рабов ГУЛАГа «Норильский никель». Здесь, конечно, решающую роль сыграли пробивные способности Потанина, который даже поработал первым вице-премьером правительства России, курируя весь экономический блок. Однако финансовым мозгом треста был, несомненно, Порохов. В результате к кризису девяносто восьмого года ЭКСИМ занимал пятую позицию среди банков Центральной и Восточной Европы. Правда, дефолт поставил жирный крест на этом учреждении – так же, как и на большинстве крупных частных банков России. Однако партнеров это ничуть не огорчило. Они легко попрощались со своим кредитно-финансовым детищем и переключились на «реальный сектор», занимаясь экспансией своей империи вширь и вглубь.
Размолвка между Потаниным и Пороховым случилась после прогремевшего на всю Европу куршевельского скандала 2007 года. Порохов, питавший особую страсть к нимфам в ассортименте, по обыкновению привез с собою на празднование Нового года целый самолет дам полусвета. В ночь на девятое января он был неожиданно арестован французской полицией по обвинению в сутенерстве. Несмотря на очевидную бредовость этого обвинения (с таким же успехом можно было бы обвинить его в краже продуктов из супермаркета), олигарх несколько дней провел в тюрьме. Особое усердие в раздувании этого скандала проявил тогдашний министр внутренних дел Французской Республики Николя Саркози, которому через неделю предстояло выдвигаться в президенты. Сарко, прославившийся угрозами очистить парижские пригороды от мигрантов моечными машинами Karcher, использовал любой скандал, чтобы продемонстрировать «жесткую руку» и набрать очки. Впоследствии «куршевельское дело», конечно, лопнуло, но неприятный осадок остался.
Трудно понять, почему эта история сподвигла Потанина на развод. Возможно, он подумал, что после скандала Порохов станет нерукопожатным среди «серьезных людей», и решил дистанцироваться от партнера. А может, просто подвернулся повод, чтобы сделать давно запланированное. Так или иначе, раздел совместно нажитого имущества занял несколько лет и был весьма болезненным, причем для обеих сторон – трудно делить то, что развивалось как одно целое. Это была сложнейшая операция, сродни разъединению сиамских близнецов. Процесс сопровождался скандалами, судами и ушатами помоев в прессе (Потемкин знал обо всем этом не понаслышке, ведь кому война, а кому – мать родна: ему тоже немного перепало от этой олигархической разборки). Но всякая война рано или поздно заканчивается миром. Два гранда русского капитализма урегулировали свои имущественные разногласия и расстались. Потанину достались в основном активы, Порохову – деньги. В тот момент казалось, что при разделе этой репки Порохов остался с вершками, а Потанин – с корешками. Однако вскоре грянул кризис, активы обнулились, и выяснилось, что делили не репку, а пшеницу. И Порохов, благодаря своему финансовому гению, возглавил российскую часть «списка Форбс». Удачно обкэшившись, он стал тратить деньги на проекты, которые, с точки зрения обычного среднестатистического буржуа, не имели никакого смысла. Вроде альтернативной энергетики, венчурных инвестиций, производства бюджетных гибридных «Ё-мобилей» на отечественных заводах, издания журналов или приобретения одного из флагманов Национальной баскетбольной ассоциации США. Поговаривали даже, что олигарх увлекся оккультизмом. Впрочем, до этого момента Потемкин относился к таким слухам с иронией.
– Так вот она, оказывается, какая, Еруда-то, – сострил он. – Что-то быстро долетели.
По лицу Порохова было видно, что он оценил чувство юмора. До богом забытого в Сибири поселка, на который он поменял свою московскую прописку и где теперь платит многомиллиардные налоги с доходов, отсюда было не менее пяти тысяч километров.
– Нет, до гипертранспортировки я еще не дошел, – совершенно серьезно отреагировал Порохов. – Но кое-какие другие вещи из мира сверхъестественного я бы хотел с тобой обсудить. Не против?
Последние события настолько выбили Потемкина из колеи, что он полностью растерял остатки страха. Раздражение от того, что он не более чем пешка в какой-то грандиозной виртуальной игре и от его воли ничего не зависит, кипело в нем и начало уже выплескиваться наружу. К тому же в комнате больше никого не было, а в том, что в рукопашном бою один на один он легко уделает олигарха, Кирилл не сомневался.
– Ой, спасибо, что позвали, Михаил Дмитриевич, – сказал он с такой язвительностью, на какую только был способен. – Ваши посыльные, видать, воспитывались в лучших домах!
Порохов опешил. Видимо, разговаривать с ним в подобном тоне было позволено весьма ограниченному кругу людей.
– Ладно, ладно, не обижайся, – примирительно улыбнулся он. – Это в целях безопасности. И конфиденциальности. У меня к тебе дело есть.
Дружелюбность и фамильярность олигарха завели Кирилла еще больше. Он вспомнил одну из присказок своей бабушки по материнской линии: «Ты, мил человек, мне не тычь, я тебе не Иван Кузьмич!»
– А почему это вы мне тыкаете, Михаил Дмитриевич? Мы, кажется, на брудершафт не пили!
Кирилл сам слегка обомлел от такой наглости. Порохов задумался.
– Да, точно, не пили, – растерянно согласился он. – Но ты ведь знаешь, что я вообще не пью. Вредно это. Можем нюхнуть на брудершафт.
