поглупел и онемел, поэтому пришлось говорить мне:

– Вы вовсе не ошибаетесь, есть посылка, – с некоторым усилием ответила я. – Мы так рады, что вы появились, потому что не знали, куда ее послать, а это, кажется, срочно.

– Не очень, не очень, – снисходительно сказал мужчина, кланяясь и размахивая зонтиком. – Отправитель преувеличил…

– Муж вдруг овладел собой:

– Сейчас я вам принесу, – поспешно сказал он и направился к лестнице в подвал.

– Мужчина остановил его таким жестом, будто хотел задержать его ручкой от зонтика.

– Минутку! Прежде всего я должен попросить прощения за эти хлопоты и поблагодарить вас за необычайную любезность. Так редко случается встретить таких милых и учтивых людей! Действительно, я чувствую себя очень обязанным, я использовал вашу любезность в недопустимой степени. Я позволил себе слишком много, слишком много! Могу я надеяться, что вы не будете на меня в обиде?

Пронзительный дискант скрипел монотонно и назойливо, остановить его было невозможно. Несколько ошеломленные, мы с мужем общими усилиями уверили его, что он будет прощен. Мужчина изгибался в поклонах как тонкая березка при ураганном ветре, производил какие-то размашистые жесты, ногами выполнял такие движения, будто танцевал гавот, а голос его постепенно приобретал громыхающие интонации.

– Прошу простить меня за то, что я прибыл в столь неурочный час, но я только сегодня вернулся из поездки, не хотел дальше отягощать вас хранением столь обременительного груза и немедленно поспешил к вам. Период времени, на протяжении которого вы были так любезны, тем более заставляет меня…

На лице мужа ошеломление смешалось с удивлением и всепоглощающим интересом. Удивительный человек, наверняка один из десятка тысяч, он благодарил и жеманничал с возрастающим воодушевлением, из уст его лился непрерывный поток скрипящей сладости. Мною вдруг стало овладевать убеждение, что мы до конца жизни приговорены не только к пакету, который хоть лежал тихо, но и к его владельцу, которого выключить не удастся. Муж сменил выражение на лице, интерес сменился испугом и теперь он выглядел так, будто ему необходимо было сходить за пакетом только для того, чтобы не грохнуть по лбу этот разошедшийся вулкан благодарности.

– Итак, если вы будете так добры, я искренней благодарностью позволю себе снять с ваших плеч эту обременительную тяжесть. Не слишком ли он вам мешал?

– Нет, – рыкнул муж. – Не слишком!

– Я надеюсь, что пакетик не оставался вне дома, под влиянием атмосферных осадков? Я не посмел бы, понятное дело, требовать ни малейшей снисходительности…

– Не оставался!!!

– Если бы он остался, это бы могло некоторым образом негативно сказаться на его содержимом…

Я перестала слушать, занявшись представлением размазанного под дождем тыквенного лба рыцаря, что явилось бы зрелищем неординарным. Муж вдруг дико блеснул очками, издал из себя неразборчивое рычание и бросился вниз по лестнице. Мужчина с ангельским выражением на лице кланялся дверям подвала.

Жест, которым ему был вручен пакет, исключал возможность отказаться его принять. Если бы он немедленно не заключил его в объятия, он бы свалился ему на ноги. Среди реверансов, поклонов и благодарностей, владелец достойных его произведений искусства прыжками удалился, мелькая белыми гетрами. Еще долгое время мы не могли избавиться от впечатления.

– Ушел… – испуганно и недоверчиво прошептал муж. – А я уже думал, что мы до самой смерти от этого гада не избавимся… Боже мой, так это и есть шеф? Откуда он, из паноптикума?

Мой возбужденный мозг лихорадочно работал.

– Послушай, – сказала я, оттягивая его от окна. – Когда ты туда вошел, там ничего не было?

– Куда?

– В мастерскую.

Муж оторвался от наблюдения за улицей, с которой исчез черный фиат, и тупо смотрел на меня.

– Все было. То есть… Подожди ка! Ты туда не ходила?

– Куда?

– В мастерскую.

– Чокнулся? Я же все время сидела с тобой на кухне!

– Я бы не удивился, если бы от всего этого чокнулся. Но пока, кажется, нет… Знаешь, он лежал по- другому. Наоборот. Я помню, что клал его поперек кресла, а теперь, когда его брал, он лежал вдоль. Он сам повернулся?

Я несколько раз кивнула и покачала головой, одновременно пытаясь ответить и себе и ему.

– Они поменяли один на другой. Кто-то прокрался, подбросил фальшивый, забрал настоящий, а этот забрал фальшивый. Он не просто так держал нас столько времени, ему было нужно, чтобы второй успел. Надеюсь, что капитан прислал сюда двоих, а не одного.

Я опять упала на колени перед телефоном, подумав, что придется положить здесь какую-нибудь подушку. Докладывая капитану, я сменила мнение и пришла к выводу, что смена пакета была мнимой и шеф все-таки забрал настоящий. Вероятно эти рассуждения оказали негативное влияние на ясность моего доклада, потому что капитан пожелал поговорить с мужем, который на четвереньках прополз от двери к телефону, не обращая внимания на то, что в комнате темно, и никто снаружи увидеть нас не может. Он подтвердил мою версию событий, после чего я вырвала трубку из его рук.

– Что дальше, пан капитан? – забеспокоилась я. Нам тут дальше сидеть? Продолжать представление?

– Сидеть, – загремел капитан. – Пока вас не освободят наниматели! Договоритесь, что вы им скажете! Никакого самовольства! Все как было! Спокойной ночи!

Я со вздохом положила трубку, сменила позу и удобно облокотилась о дверцу шкафа, вытянув ноги.

– Похоже на то, что остаток жизни мы проведем как чета Мачеяков, – уныло сообщила я мужу, также усевшемуся на полу, под секретером. – Они поймают шефа, вынут пана Паляновского из объятий Басеньки, возьмут настоящего пана Романа и не знаю, кто будет нас освобождать. Договор был по завтра включительно, и что? Сплошная халтура.

– Главное, что пакет наконец убрался ко всем чертям, – твердо рассудил муж. – Не думая о шефе, я чувствую себя гораздо лучше. Я решил, что пятьдесят штук им тоже отдам, не хочу иметь с этим ничего общего. Верну по частям, хоть пока и не знаю, откуда я столько возьму. Может они согласятся на проценты с зарплаты.

Я кивнула и немного сдвинулась, дверная ручка врезалась мне в спину.

– У меня нет зарплаты, зато я еще ничего не потратила. За ремонт машины придется платить, это уже не вернешь. Остальное я верну им как только смогу.

– Надо это оформить. Слушай, мы должны сейчас об этом написать и отдать капитану, или кому там нужно. Мы добровольно отдаем доходы от преступления, не принимали в нем участия, пусть к нам никто не цепляется. Мне необходимо остаться чистым, а если мы не сделаем этого сейчас, потом никто не поверит в наши добрые намерения. Давай писать!

Я признала его правоту. Развитие событий одурило нас до такой степени, что только через несколько минут столкновений с мебелью мы осознали, что можем включить свет. При свете лампы нам удалось прийти в себя почти окончательно. Торжественно подписанные документы мы решили послать почтой на следующий день.

– Не думай, что все так легко закончится, – зловеще сообщила я, закрывая машинку. – Самое худшее еще впереди.

– Что еще? – забеспокоился муж. – Ничего хуже я уже и представить не могу.

– Тогда представь себе, что встречаешься с Мачеяком для очередного превращения в безлюдном месте, а он тебя спрашивает, откуда такая дружба с женой и почему ты не скрыл от нее, что ничего не знаешь про шефа. Не заподозрила ли она что-то? И как?

Муж посмотрел на меня как на Горгону, которая до сих пор скрывалась под маской голубки. Он побледнел, руки сами собой подпрыгнули к волосам.