аллея, ведущая ко входу в парк, вот из-за верхушек старых деревьев стали видны трубы дворца.

Инстинкт заставлял делать все возможное, чтобы не показаться болтливой соседке в таком виде, в каком я сейчас нахожусь: обтягивающий костюмчик с юбчонкой до бёдер, макияж на лице, на пальце — перстень Гастона сверкает. О, вон косари сняли шапки, кланяются мне, чтоб им. Ничего, вот и парк, сейчас укроюсь в доме.

И тут меня догнала двуколка и поравнялась с моим волантом. Глянула — Роман, какое счастье! За ним мелькнуло лицо ошалевшей Мончевской.

— Вы уж меня извините, милостивая пани, — хрипло проговорил Роман и щёлкнул кнутом над гривой Патрика, задев слегка холку коня.

Этого было достаточно. Моих лошадей никогда не стегали кнутом, я не разрешала и пальцем тронуть, вполне хватало окрика, похлопывания рукой. Удар кнутом, даже такой лёгкий, для Патрика явился громом с ясного неба. Конь вздыбился, волант со мной буквально взлетел в воздух, и вот мы уже мчались как ветер. Хорошо, я с детства научена править лошадьми, вот и сейчас сжала вожжи изо всех сил. Впрочем, через мгновенье мы пролетели оставшийся путь и Патрик привычно остановился у входа, облетев газон. За мной остановилась двуколка. Роман подбежал.

— Пани Порайская с дочерьми сейчас будут здесь! — прошептал он.

Схватив меня в охапку, прикрыл попоной юбку и голые ноги и внёс в прихожую, минуя остолбеневшую дворню. В прихожей было пусто. Роман отпустил меня, и я, все ещё прикрываясь попоной, помчалась к себе в покои. Я тоже понимала, что не принять почтённую даму и первую сплетницу в уезде не могу, она издали видела мой волант, нельзя сослаться на внезапное недомогание. Будь я не совсем здорова, не рискнула бы отправиться на прогулку в экипаже без кучера.

За собой я уже слышала быстрые шаги Зузи, но захлопнула дверь у неё под носом, крикнув что-то нечленораздельное. Пусть подождёт.

Быстро, быстро переодеться. Домашний капот набросить? Ну нет, не выйду же в нем к гостям, все равно придётся переодеваться. Поэтому поспешила сбросить с себя компрометирующий костюмчик и натянула приличное платье. Когда осталось лишь застегнуть застёжку сзади, впустила ничего не понимающую Зузю, но объяснения с горничной пришлось отложить: в гостиной уже ожидали гостьи.

Пани Порайской слишком долго пришлось ожидать меня, так что следовало выдумать очень уважительную причину своей задержки.

В гостиную я вышла взволнованная и расстроенная, да, не стала скрывать волнения и поведала соседке, какое несчастье… скорее, неприятность приключилась со мной во время прогулки. А именно: широкая оборка моего длинного платья как-то намоталась на колесо — ведь я правлю сама, как известно, не люблю ездить с кучером — и оторвалась, в результате чего я выглядела совершенно непристойно. Пришлось срочно повернуть к дому, избегая компрометации, а пока переодевалась, гостям пришлось меня ждать, за что и прошу у них прощения. И хотя пани Порайская стала громко мне сочувствовать, я видела недоверие в её глазах. И слишком уж настойчиво она расспрашивала, с какой целью отправилась я на прогулку в одиночестве. Может, имела место некая романтическая причина?

У меня лопнуло терпение, и я без зазрения совести, отбросив светские условности, небрежно произнесла:

— Признаюсь, дорогая, я удивлена. Неужели осталось незаметным моё расположение к графу де Монпесак? Думала, это всем известно, раз нет, не стану скрывать своих чувств перед близкими друзьями и откровенно признаюсь пани.

Порайская была так поражена, что даже о дочерях позабыла. Обе девушки, делая вид, что заняты в отдалении разглядыванием семейных альбомов, насторожили ушки, стараясь ни слова не уронить из моего признания. А их мать, как я уже говорила, даже позабыв о присутствии невинных девиц, горячо принялась отговаривать меня от столь несчастливой склонности. Оказывается, всем давно известно, какой распутник этот граф де Монпесак! У него в Париже любовница, две любовницы, а сколько внебрачных детей — и не счесть! К тому же он азартный игрок, дни и ночи проводит в игорных домах (интересно, когда же успел наплодить столько отпрысков?), проигрался дотла, совсем разорён, вот и ищет богатую невесту. А сейчас вон как подозрительно спешно помчался в Париж, не иначе получил опять какое неприятное известие. Может, кредиторы его к суду привлекли?

О, Арман неплохо поработал, теперь я знала все сплетни о Гастоне, распускаемые в округе. Правда, пани Порайская и от себя наверняка добавила Гастону и любовниц, и отпрысков, ведь давно известно, пущенный сплетней воробышек оборачивается в результате стадом волов. И хотя я сама оказалась в очень неприятном положении, меня просто рассмешили взбудораженная сплетница и её горящие от возбуждения щеки. И я подбросила поленьев в огонь, продемонстрировав обручальный перстень и сообщив, что официально обручена с этим распутником.

Гостья моя просто рот раскрыла, я же добавила смеясь:

— Значит, граф заполучил ещё одну жертву. Что ж, надеюсь, я буду украшением его гарема, а это вещественное доказательство его серьёзных намерений относительно меня.

Мелькнула мысль — наверняка мои слова в какой-то искажённой форме дойдут до Гастона, но мне уже было все равно. Чуть было с разбегу не проговорилась о своём интересном положении, но воздержалась, поскольку Порайская и без того была настолько переполнена новостями, что не сумела скрыть нетерпения немедленно поделиться ими с соседями и принялась спешно прощаться. Вот теперь она вела себя невоспитанно, распростилась со мной просто в непристойном темпе.

С облегчением вздохнув после её отъезда, я позвала Романа.

— Ну и что же это такое? — набросилась я на него.

Мрачный Роман уже в который раз ответил, что он, к сожалению, не может никак повлиять на мои перемещения во времени.

— Ясно, не можете, раз этот проклятый барьер теперь тут стоит постоянно! — продолжала я бушевать. — И никак его не объехать. Интересно, что бы вы сейчас делали на моем месте?

Роман изумился и встревожился.

— О каком барьере пани изволит говорить?

— Ну как же, торчит, проклятый, на нашем лугу. Не видели? Бело-зелёный он, барьер времени, точно! Увы, на себе два раза проверила.

Роман был явно растерян. Как-то странно глядя на меня, он пробормотал:

— Да нет же, пани наверняка ошибается. Это не тот барьер! Барьер времени невидим, а тот, что на лугу, никакого отношения…

— Вот уж нет! — фыркнула я. — Говорю вам — на своей шкуре испытала два раза и больше не желаю! А желаю вернуться обратно в двадцатый век, и именно в пятницу, сегодня! И умоляю вас — ну сделайте же что-нибудь! Вот вы говорили о каких-то премудрых учёных физиках, что ли, попросите их больше со мной не экспериментировать! С меня довольно!

— Попробую, — неуверенно пообещал Роман. — Хотя именно теперь это будет особенно трудно. А пани графиня пусть для себя выберет, в каком столетии вы хотели бы остаться навсегда. Вот в этом времени, где находитесь сейчас, или опять перенестись в конец двадцатого века? Собственно, уже можно говорить о веке двадцать первом, ведь двадцатый вот-вот кончится.

Раздумывала я недолго, что тут выбирать? От всех этих перемещений во времени у меня перепуталось все на свете — Гастоны, Арманы, поместья и завещания. Незыблемой оставалась лишь беременность. Ребёнка я ждала от Гастона, а в этом веке он мне даже не объяснился в любви, не говоря уже о том, что я с ним ни разу не переспала. Мужчине можно внушить многое, но не такое же чудо! Да и Арману легче тут меня угробить… К черту Армана, к черту остальные аргументы, если главный я ношу в собственном чреве!

И я без тени сомнения заявила:

— Я хочу жить в конце двадцатого века. Не беспокойтесь, Роман, мнения своего я не изменю. И если эти многомудрые ваши кретины что-то в состоянии сделать, пусть сделают. Больше таких переживаний я не вынесу. В моем состоянии…

Умному и намёка достаточно. Роман все понял. Теперь не мадемуазель Лера станут осуждать, меня прозовут распутницей, останься я в этих благословенных временах! Перстень обручальный я получила в двадцатом веке, не сейчас, и жениться на мне хотят в будущем.