Но вот наконец гости собрались разъезжаться, долее засиживаться просто неприлично, особенно Арману, ведь это же его первый визит ко мне. Хоть и самоуверенный, хоть и наглый, придерживаться правил приходилось и ему. Однако не откажешь в умении блюсти свои интересы.

Прощаясь, он обратился ко мне:

— Надеюсь, дорогая кузина (он всю дорогу называл меня кузиной, подчёркивая наше якобы родство), ты разрешишь мне ещё заехать к тебе в удобное для тебя время, ведь нам есть о чем поговорить… по- родственному. Скажем, завтра? Сразу после завтрака?

Сказано это было громко, так, чтобы все слышали, дескать, секретов у нас нет, все чисто. Ах, как мне хотелось обдать его холодом и тоже заявить во всеуслышание, что нечего нам обсуждать, что никакие мы не родственники и общих дел у нас не может быть, так что незачем ему больше приезжать в мой дом. Однако я этого не сделала. У меня уже созрел свой план.

И я одарила мерзавца очаровательной улыбкой:

— Ну разумеется, пан Гийом. Буду рада видеть вас, вернувшись с прогулки верхом.

И не делая паузы, обратилась к Гастону:

— А вас, пан де Монпесак, я бы просила не отказать мне в любезности немного задержаться. От месье Дэсплена я получила сообщение, которое, по его словам, вы можете мне на месте пояснить. Хотелось бы покончить наконец со всеми финансовыми вопросами, привести свои дела в порядок, а это не так просто, и если вы сможете мне в чем-то помочь, смею надеяться, поскорей с этими делами закончу. Так что прошу не гневаться, но хотелось бы отнять у вас ещё немного времени.

Я понятия не имела, знает ли месье Дэсплена вот этот Гастон и поймёт ли он меня, но надеялась, что в любом случае не станет громко удивляться и не выдаст меня.

Гастон, умница, даже и глазом не моргнул, только поклонился.

— Всегда к услугам пани графини.

— Ах, дорогая графиня, ты у меня кавалера отнимаешь! — с гримаской воскликнула пани Танская. — Я- то надеялась, что господин де Монпесак меня до дому довезёт. Теперь же придётся воспользоваться любезностью пана Гийома.

Не позволил забыть о себе и барон Вонсович.

— Да ведь и я всегда готов пани услужить! Мои лошади и экипаж всегда в вашем распоряжении, — прогудел грубым басом барон, так и не решив, удачен ли для него визит ко мне или нет. По лицу видно было — старается понять. Конечно, два соперника вещь очень неприятная, но в то же время я из жалости нашла возможным несколько минут поговорить с ним благосклонно и даже обнадёживающе. И позволила кончики пальцев поцеловать.

Разумеется, все гости прибыли в собственных экипажах, только Арман верхом, вот ему ничего и не оставалось, как объявить себя пажом пани Танской и выразить желание проводить даму до её поместья. Мог сесть вместе с дамой в её карету, привязав своего коня сзади, мог гарцевать на нем у окна кареты. К чести Армана, мою просьбу к Гастону остаться он воспринял спокойно.

Ну, наконец-то дорогие гости разъехались.

Проводив их, я вернулась в гостиную к Гастону и остановилась в дверях, глядя на любимого. Руки сами тянулись обнять его, ведь это он, мой Гастон, с которым мы договорились пожениться! Вот только одежда его портит, я уже это заметила, делает его менее мужественным. И брюки со штрипками на нем как-то плохо сидели, и фрак скрывал прекрасную фигуру, хорошо мне знакомую. Интересно, а под брюками неужели безобразные подштанники, как у моего покойника мужа?

Я чуть не рассмеялась вслух, представив, какую мину сделал бы этот теперешний Гастон, спроси я его об этом. Наверняка бы в панике сбежал, приняв меня за сумасшедшую или кокотку. Нет, решительно мне надо поскорее вернуться в моё время, не то допущу промах. Хорошо, если все конфузом ограничится, а если жизнь мою разобьёт?

Все это время Гастон спокойно смотрел на меня, удивляясь, что медлю при входе, но глаза… Глаза его сказали мне все, чего не смели произнести уста.

— Пани графиня, — заговорил он, — простите, если мои слова покажутся вам слишком бесцеремонными…

Боже! Именно с такими словами обратился он ко мне спустя сто пятнадцать лет! Что за проклятая путаница во времени!

— …однако, видя грозящую пани опасность, не могу не предупредить о ней, — продолжал Гастон. — И я счастлив, что пани сама предоставила мне возможность высказаться без промедления.

— Представьте, граф, я, пожалуй, догадываюсь, какого рода будет ваше сообщение, поэтому и позволила себе вас задержать.

И указывая на кресло подле козетки, на которую присела, попросила его сесть и обо всем без утайки поведать.

Граф Гастон не выложил сразу, в чем дело, но в соответствии с духом времени счёл необходимым облечь свою новость во множество совершенно излишних вежливостей.

— Вы не представляете, как мне неприятно говорить с вами о столь ужасных вещах, о которых приличной даме и слышать бы не подобало. Насколько счастливее чувствовал бы я себя, явись вестником приятных новостей…

И ещё с десяток ничего не говорящих фраз. Поскольку уже подошло время обеда — по старому, а в соответствии с новыми, введёнными мною порядками время второго завтрака, я позвонила, чтобы накрывали на стол. Покажу ему, что плохие вести не лишают меня аппетита, может, осмелеет и перейдёт к делу.

А гостя предупредила:

— Из прислуги французский знает лишь мой кучер Роман и камердинер Винсент, при остальных пан граф может смело говорить. А я немного помогу вам, граф. Догадываюсь, что речь пойдёт о последних минутах жизни моего прадеда и об оставшемся после него имуществе, не так ли?

— О, какую тяжесть с моей души сняла пани графиня! — обрадовался Гастон. — Так, значит, вы догадываетесь? Я так жалею, что не встретил вас во Франции и мы не поговорили там. А все из-за моего горячего желания услужить пани графине и как можно скорее оповестить вас об опасности. Я помчался в Польшу и опередил вас, пришлось тут дожидаться вашего возвращения. Я боялся, как бы мы опять не разминулись.

— И очень правильно сделали, обязательно бы разминулись! — подтвердила я.

— Так, как разминулись восемь лет назад! — вырвалось у Гастона.

О, как обрадовалась я этим словам! Но, дитя моего времени, притворилась непонимающей и лицемерно поинтересовалась:

— Не понимаю вас. Что вы имеете в виду?

Граф смешался и, покраснев как рак, неловко попытался отговориться:

— Да нет… Извините, я чуть было о другом не заговорил. Просто восемь лет назад я бывал в этих краях, в Секерках тогда пани не было, вы, ещё молодая девушка, путешествовали с родителями за границей. И так получилось, что впервые я увидел вас уже… обвенчанной…

Так он тоже помнил! Какое счастье! Сердце забилось от радости, и не помня себя я призналась:

— Да, я тоже помню… Только это было накануне моей свадьбы.

— Невелика разница. Я увидел вас уже потерянной для всего мира и мог лишь от всего сердца позавидовать вашему супругу. Этим отчасти ещё и объясняется моё упорство в стремлении не допустить несчастья, которое может свалиться на пани…

Если бы не желание узнать наконец об этом несчастье, я бы, пожалуй, заставила-таки моего робкого красавца признаться мне в своих чувствах. Но он прав, пора возвратиться к теме…

— Да, мы отвлеклись. Скажите же наконец, граф, что за опасность мне угрожает?

— О том, что перед смертью господина графа пытались оженить с его экономкой, вам известно?

— Известно, фальшивое свидетельство о браке… — начала было я, да прикусила язык. Кто знает, как эта история выглядела в девятнадцатом веке. Ведь, по моим сведениям, Луиза Лера подстроила автокатастрофу с целью избавиться от сотрудницы загса, а тут никаких автомашин ещё и в помине нет.

Гастон подхватил:

— Да, документы подделали, но подделка обнаружилась благодаря свидетельству ксёндза, который