Умнице Роману не надо объяснять, по какой причине мне хотелось, чтобы он оказался рядом в момент встречи с этой престарелой особой, о которой он знал все, а я — ничего. Роман лишь кивнул и посоветовал, на всякий случай, слишком рано не возвращаться домой.

Что я и сделала. Весь день мы с Гастоном провели на пляже и в кафе, а когда пришло время встречать пани Ленскую, я приняла её в присутствии Романа.

Как он сказал? За семьдесят? Да этой женщине и пятидесяти не дашь!

Из машины, которую сама вела, вышла дама среднего возраста и роста, не толстая и не тощая, не суетливая, но быстрая в движениях и вместе с тем преисполненная сдержанного достоинства. В прекрасно уложенной причёске ни одного седого волоса, свежее ухоженное лицо. И так ко мне обратилась, словно мы всю жизнь были знакомы, а расстались всего лишь на несколько дней.

— Касенька, здравствуй, милая! Ну, как ты тут? Найдётся кому чемодан прихватить? А это, если не ошибаюсь, Роман? Рада тебя видеть. Сейчас пойдём пообедаем, дай только немного приведу себя в порядок с дороги. Надеюсь, Флорентина уже подготовила мою комнату?

Я с ужасом подумала — вот глупая, не удосужилась хотя бы взглянуть на комнату гостьи, а теперь даже не знаю, где она расположена. Послала отчаянный взгляд Роману, который занялся чемоданами приезжей и не мог мне помочь, ответила гостье что-то невнятное и в растерянности вошла в собственный дом.

И тут выяснилось, какой необыкновенный человек моя новая родственница. О пани Ленской никогда и ни по какому случаю не следовало беспокоиться, уж она в опеке не нуждалась.

Вошли в дом. Конечно же, Флорентина подготовила комнату гостьи, а гостья не нуждалась в провожатом и прямиком отправилась к себе, чуть ли не через две ступеньки перепрыгивая, с необычайной ловкостью поднимаясь по лестнице. Я проявила деликатность и не попёрлась следом за ней.

Тут вернулся Роман, уже поместивший вещи в комнате приезжей, и я смогла задать ему вопрос — как зовут пани Ленскую и как мне следует к ней обращаться.

— Патриция, — был ответ, — и пани графине следует обращаться к ней без излишней фамильярности, но и без особой чопорности. Вполне достаточно «пани Патриция», ибо однажды, правда в самом раннем детстве, пани её видела. А относительно степени родства я уже рассказал.

Надо же! А по поведению живой старушки можно судить — мы всю жизнь прожили вместе и вполне можем быть по-родственному «на ты». Это она имела право мне тыкать. В свою очередь, хорошо, что я видела её лишь в раннем детстве, в случае чего могу многое не помнить, имею право. И даже могу задавать ей вопросы.

Делать этого не пришлось. Гостья моя, кажется, соскучилась по родственникам и говорила не переставая. Нет, не трещала как сорока, просто умно, неторопливо, но и непрерывно вела беседу со мной, которая, по сути дела, представляла сплошной её монолог — милый, забавный, культурный, и в то же время до предела насыщенный столь необходимой мне информацией. Слава богу, в собеседнике пани Патриция тоже не нуждалась.

Я многое узнала. Ну, что в этом доме она живёт каждый год, в разгар сезона. Что завтракает в своей комнате, обедать же предпочитает в том большом ресторане на углу, там её тоже все знают, что в Париже совсем нет устриц, а она их обожает и надеется в Трувиле наесться до отвала, что не любит, когда ей уделяют много внимания, в обществе постоянном не нуждается, когда оно ей требуется — она сама найдёт кого надо, короче, любит самостоятельность и не любит быть в тягость людям. Так что я тоже могу делать что хочу, невзирая на её присутствие.

Тут я поймала себя на том, что чуть было не сделала ей почтительный книксен, как хорошо воспитанная девочка, хотя мы и сидели за столом в ресторане.

Я так самоуспокоилась и целиком предалась наслаждению устрицами, которые тоже очень люблю, что прямо вздрогнула от неожиданности, когда пани Ленская вдруг закончила монолог и повелительно обратилась ко мне:

— А теперь ты. Слушаю!

Я испугалась и, естественно, отреагировала своим обычным глупым «А что?» — Как что? — удивилась старушка. — Тебе нечего мне рассказать? И это после всех твоих сенсационных преступлений?

Немного неудачно она выразилась, но вполне логично.

— Так пани в курсе? — удивилась я.

— Разумеется, я всегда в курсе всего. Но о ваших сенсациях знаю лишь в общих чертах. Без подробностей. Поняла только — наконец-то смогу приехать в Монтийи. По слухам, ты приступила к ремонту дворца. Мои комнаты очень одряхлели?

Интересно, где её комнаты помещаются? Я что же, с детства должна была это запомнить? И, запинаясь, проговорила:

— Не знаю… боюсь, я не запомнила… где это?

— Ещё бы тебе помнить, если ты их никогда не видела! Но если в замке имеются какие-то руины…

Я невежливо перебила старшую женщину:

— Нет, особых руин там нету, все в одинаковой степени одряхлело, как метко вы выразились. Ремонт поможет. И его уже начали. Мартин Бек нашёл рабочих.

— Мартин Бек? Помню, помню, такой милый хлопчик, но уже и в моё время очень ответственный… Давай об убийстве. Я всегда не любила покойную, хоть и не надеялась, что она покинет этот мир раньше меня. Впрочем, она в равной степени не любила меня, так что не стану притворяться огорчённой её смертью. Ожерелье ты нашла?

— Какое?

— Разумеется, бриллиантовое. Целое состояние и фамильная драгоценность.

— Да, нашла. В её парижской квартире.

— Тебе повезло. Считаю — оно чудом уцелело, раз уж; она его украла и в своей парижской квартире припрятала. Не сомневаюсь — для своего хахаля. Надеюсь, тебе известно, что содержанка твоего прадеда на деньги хозяина содержала своего любовника?

Боже, фантастическая старушка! Неужели ей известно все?!

— Пани Патриция, я не могла этого точно знать, но догадывалась, — осторожно начала я. — А вы знаете, кто он, её любовник?

— А ты разве не знаешь? — вопросом на вопрос ответила она.

— Не только я, никто не знает. Все хотят знать, полиция его ищет.

— Что за глупость! — вскричала пани Патриция. — Почему меня не спросили? Я ещё вон когда их выследила, если быть точной — случайно увидела их вместе. В Париже их застукала, хотя они всячески скрывали свою связь. Ещё собиралась твоему прадедушке все о его содержанке рассказать, да раздумала. Не имело смысла, она приобрела над ним такую власть, что он ей во всем верил. Ей бы поверил, а не мне. Твой прадед совсем впал в детство, если говорить откровенно…

Не до откровенностей мне было.

— Так кто же он? — вскричала я так, что на меня стали оборачиваться люди за соседними столиками.

— Так ведь это же ясно — Арман Гийом, кто же ещё? — безмятежно ответила старушка. — Эта идиотка, экономка твоего прадеда, влюбилась в него по уши, а он вертел бабой, как хотел. В уме парню не откажешь, он уже тогда сомневался, что старик оставит ему в завещании что-нибудь стоящее, вот и рассчитывал на брак Луизы с хозяином, на скорую смерть богатого графа, а затем надеялся прибрать к рукам все его имущество, женившись на безумно влюблённой в него Луизе. От неё он бы тоже быстренько избавился, не сомневаюсь.

Потрясающая новость! Значит, таинственным любовником Луизы Лера был Арман Гийом, тот самый, о котором мне с самого начала рассказал месье Дэсплен. Теперь я отчётливо вспомнила — поверенный так и сказал: Арман Гийом, да я пропустила мимо ушей, глупая баба. И все-таки…

— А вы не ошибаетесь, пани Патриция? — задала я бестактный вопрос.

Пожилая дама с достоинством возразила:

— Моя дорогая, все началось с парижского адреса Луизы Лера. Я ведь её и нанимала в своё время к нам в услужение. А уже потом, после кончины моей дорогой благодетельницы, графини Хербле, царствие ей небесное, я обнаружила и связь экономки с графом, и наличие у экономки своего жиголо[12], они в основном и встречались в её городской квартире. Отлично зная эту