Появилась полиция через несколько минут. Вернее было бы сказать — начала появляться, ибо о её приближении нам поведала полицейская сирена, и мы ожидали — полицейские вот-вот войдут, а они все почему-то не шли.

Тем временем мы все перебрались в салон, где обе уборщицы — и та, что сразу сомлела, и та, что разумно подкрепилась авансом — по моему указанию поснимали чехлы с мебели и придали комнате жилой вид. Сюда почти не доносилась вонь со стороны кухни, однако я на всякий случай распорядилась окна держать открытыми. И внизу тоже велела пооткрывать все окна, прекрасно зная, как долго может держаться в доме этот застоявшийся запах. К счастью, я знала также способ очень быстро избавиться от него.

Высвободилось немного времени для личной жизни, и я им немедленно воспользовалась.

— Вы, должно быть, предчувствовали, как понадобится мне ваша помощь, — немного кокетливо обратилась я к Гастону, который упорно держался поблизости от меня.

— Ах, абсолютно никакого предчувствия! — живо ответил молодой человек. — Если в сердце я и затаил что… так это робкую надежду, да что там, тень надежды! Разве мог я предвидеть, что тут такое произойдёт? Слышал, какие-то недоразумения у вашего нотариуса, вернее, затруднения, подумал, наверняка какие-то формальности не в порядке, формальности, но не преступление же! А если честно… мне просто очень хотелось с мадам поехать, потому что… потому что как раз поездка с вами и давала шансы… ох, совсем запутался.

— Я тоже надеялась, — грустно подхватила я, — и тоже никак не ожидала такого сюрприза. Мне очень неприятно, что из-за меня месье оказался причастен к этой… дурно пахнущей афёре. Уверена, теперь никогда и никуда вы, Гастон, не захотите ехать со мной.

Конечно, это было чистой воды лицемерие, столь часто составлявшее непременную часть арсенала приёмов кокетства девицы прошлого века, но сейчас мне самой эти слова показались столь неискренними, что стало стыдно и я от стыда просто разрыдалась. Наверное, все же нервы не в порядке, все-таки порядочное потрясение только что пережила. И опять Гастон поспешил утешить меня в своих объятиях, но тут появился Роман, и я поспешила отодвинуться от утешителя.

Романа я отправила в Париж, как только выяснилось, что в Монтийи предстоит ломать дверь и мы задержимся надолго. Отправила я его в «Ритц», чтобы попросил горничную подобрать мне и запаковать кое-какие вещи, необходимые в Трувиле. Ведь в Трувиль я отправлялась всего на два дня, а выяснилось — буду там дольше.

Роман был каким-то непривычно суровым и насторожённым. Невзирая на присутствие Гастона, а может, уже считая его достойным доверия, он вполголоса, но твёрдо сказал, так, чтобы я поняла и не возражала:

— Милостивая пани должна держать себя в руках. Что за слезы? Необходимо соблюдать спокойствие. Учтите, вся эта история нас совершенно не касается. Все говорит о том, что преступление было совершено ещё до отъезда пани из Секерок.

— Так все-таки преступление?

— Полиция полагает, что имеет дело с насильственной смертью. Убита особа женского пола. Если человеку разбили голову и свернули шею, трудно заподозрить, что человек покончил жизнь самоубийством. Или скончался от сердечного приступа. А кроме того, погибшей является некая мадемуазель Луиза Лера…

Как всегда, Роман знал все новости. Я вскочила от волнения. Луиза Лера — это та особа, которая скрашивала последние годы жизни прадедушки! Та самая, о которой мне очень хотелось расспросить месье Дэсплена, а теперь вот что выяснилось…

— Езус-Мария! — только и могла я произнести.

— Да, попали мы как слива в компот, — отозвался Роман. — Пока ещё трудно говорить о подробностях убийства, однако месье Дэсплен считает — с ним как-то связаны старинные пистолеты. Иначе чего бы они оказались в той комнате? Из одного стреляли. Полиция проверит отпечатки пальцев и выяснит, кто стрелял, вот только дело осложняется тем, что со времени убийства прошло много времени. Жаль, что не приняли всерьёз сообщение сторожа, который слышал шум в доме, ведь описываемый им грохот очень похож на звук выстрела. Мартин Бек теперь локти кусает, да поздно…

— Откуда все это известно? — удивилась я.

— Так я уже успел с полицией подружиться, — улыбнулся Роман. — Приехал я ещё полчаса назад, одновременно с ними, и с ними же проник на место преступления. Поначалу хотели меня выгнать, но я им пригодился. И хочу, чтобы пани графиня усекла главное: нас тогда вообще здесь не было! Не только в Монтийи, но и в этом веке.

Роман обернулся на внимательно слушавшего его Гастона, но тот только делал вид, что все понимает и согласен. На самом же деле француз мой любимый по-польски ни бум-бум. И Роман закончил:

— Так что милостивая пани может отсюда уехать, вы полицию не интересуете. Можете в Париж ехать, можете в Трувиль вернуться.

Видимо, главное до Гастона дошло. Видя, что я заколебалась, не зная, как мне поступить, он нежно обнял меня и, с улыбкой глядя в глаза, проговорил:

— Ма шер[7], тебе просто необходимо хоть один день пожить спокойно и безо всяких отрицательных эмоций!

Какой же он милый, заботливый! Угодил в точку! И со своим обращением «на ты» — тоже подвёл черту под нашими отношениями, придав им сразу неофициальный характер. Долой все эти надоевшие «мадам», «месье»!

Краем глаза я заметила, как Роман одобряюще кивнул. А Гастон продолжал:

— Лучше поедем в Париж, там пообедаем, а ещё лучше — поужинаем, может, развлечёмся и ты придёшь в себя. А я уж постараюсь, чтобы ты не думала обо всех этих неприятных событиях. Они тебя и в самом деле fie касаются. Правильно я говорю?

Последнее относилось к Роману. Ого! С чего это Гастон ищет его одобрения, а главное, как до него дошло утверждение Романа о том, что данное преступление меня никак не касается?

А Роман флегматично подтвердил:

— Совершенно правильно. И уверен — нескольких часов хватит мадам графине, чтобы вновь обрести душевное равновесие. Уж я её хорошо знаю. С детства, точнее, с самого рождения.

И оба мужчины обменялись таким многозначительно-понимающим взглядом, что, не знай я Романа действительно с детства, подумала бы — уж не заговор ли это какой против меня? Впрочем, даже заговор, если его участником является Гастон, я восприняла бы с восторгом.

— Полностью согласна с вами, господа, — заговорила я, — да вот только… хотелось бы прежде знать, что здесь полиция обнаружила. И вообще… интересно увидеть, как работает полиция, ведь никогда не видела, впрочем, благодарение Господу.

И опять Роман понял меня лучше Гастона. Уж он-то хорошо знал мою натуру, а поскольку не усмотрел в этом никакого для меня вреда, не возражал.

— Так и быть, пусть пани графиня здесь немного поотирается, понаблюдает, а Париж от нас не убежит. Да и я со своей стороны постараюсь раздобыть новости. А в Трувиль я вас отвезу завтра.

И этим «вас» Роман объединил в одно общее меня с Гастоном, пошли ему Господь всяческих благ.

Глянула я на Гастона — неужели и у меня столь же глупо-блаженное выражение лица? Ну да какое это имеет значение!

Гастон по-своему расценил мой взгляд и тоже кивнул.

— Все, чего пожелаешь, дорогая! Сделаем так, как сочтёшь нужным, моя милая. И если ты уже чувствуешь себя лучше, можем пойти поближе к той части дома и посмотреть, что там сейчас делается. Ведь ты находишься в очень выгодном положении: к тебе не может быть никаких вопросов, не только подозрений, и в то же время ты являешься владелицей дома, в котором совершено преступление. Это просто не может тебя не интересовать.

Я как-то неприлично быстро восстановила равновесие духа и обрела присущую мне энергию, совсем позабыв, что ещё полчаса назад почти теряла сознание от ужаса. Мне и в самом деле очень хотелось увидеть, как в теперешние времена полиция ведёт следствие.

Главное, труп Луизы Лера уже унесли из дома, я видела в окно, как прикрытые чем-то носилки засунули