Дальше возникает хлебниковско-обериутская тема насекомых,
...Кто летали и кусали
и тебя и твою Шуру
за роскошную фигуру.
Так в текст просочился галантерейный язык. Галантерейный язык разворачивается и строит сразу после этих строк возникающую тему влюбленной блохи Петровой:
И глаза ее блестели,
и рука ее звала,
и близка к заветной цели
эта дамочка была.
Она юбку надевала
из тончайшего пике,
и стихи она писала
на блошином языке...
Блоха Петрова — галантерейное существо с его миропониманием, его эстетикой и искривленными представлениями о жизненных ценностях. Но убогое сознание переживает свою убогую драму. «Прославленный милашка» затоптал блоху Петрову «ногами в грязь».
И теперь ей все постыло —
и наряды, и белье.
И под лозунгом «могила»
догорает жизнь ее.
Значение слов двоится, буффонада становится печальной. В этом можно было бы усомниться, если бы не непосредственно следующие строки; в них маска сдвигается, появляется от себя говорящий автор, поэт. Эти строки ретроспективно перестраивают смысл повествования о блохе Петровой:
Страшно жить на этом свете,
в нем отсутствует уют.
Ветер воет на рассвете,
волки зайчика грызут...
Плачет маленький теленок
под кинжалом мясника,
рыба бедная спросонок
лезет в сети рыбака.
Блоха мадам Петрова включается, таким образом, в ряд беззащитных, беспомощных существ. Они гибнут от руки человека, и в то же время они сами травести человека, обреченного гибели.
...Дико прыгает букашка
с беспредельной высоты,
разбивает лоб бедняжка,
разобьешь его и ты.
Что это — пародия на лермонтовский перевод из Гете: «Подожди немного, / Отдохнешь и ты»? Но пародия на Гете и Лермонтова не имела бы исторического смысла. Скорее это реминисценция, возвращающая травестированным образам их человеческое значение.
