(Оглядывается по сторонам, горько улыбается и замолкает. Проходит минута молчания. Затем автор устремляет взор в отверстые небеса и продолжает мечтательно.)
Одна осталась мне дорога —
терновый заказать венец,
а также вымолить у бога
моторной лодки образец.
И перед склонами Урала
про все на свете позабыть,
стрелять волков из самопала**,
киргизок маленьких любить...
(Внезапно умолкает,. Воспоминания тучей ползут на его челе. Глаза горят недобрым пламенем. Скрестив на груди руки, он продолжает глухим голосом.)
А здесь любить?
О, Sancta mater!
Здесь дамы строже старика,
литературных дел Ковнатор
и та была не так строга.
(Внезапно спохватившись.)
Ай-яй, я, кажется, не то
хотел сказать... Ну, не буквально...
Но жизнь, ей-богу, так печальна:
стихи, обед, вино, лото —
не то! Ей-богу — все не то...
(Умолкает. Тишина. Вдруг — протягивая руки, к обладательнице
Ах, до свиданья, до свиданья!
Бокалы выше головы!
Моторной лодки трепетанье
слыхали ль вы, слыхали ль вы?*
...Повсюду тишь и гладь реки,
свистят, играя, кулики,
и воздух вятского затона
прекраснее одеколона.
Дышали ль вы?
Нет! Не дышали!
Слыхали ль вы?
Нет! Не слыхали!
И я как будто не слыхал...
(Посмотрел на собеседницу. С отчаянным воплем.)
Я, Лидья Якольна**, нахал!
Мошенник я, мерзавец, тать!
Как можно этим Вас пытать?
(Вкрадчиво.)
