Решил: чтобы взять себя в руки, недостает свободного времени. Вышло только хуже. На работе хоть как-то отвлекался, а со свободой не справился. Первый день пытался храбриться. Смотрел сериал “Рим”, включал громко рок-музыку. Зарегистрировался на трех сайтах знакомств, где списался с дюжиной девиц и с некоторыми даже успел назначить встречи. Одна встреча была назначена с ходу, на вечер заочного знакомства. Сгонял машину на мойку, парадно оделся. Перед уходом присел на дорожку. Рука его легла на мохнатый плед, недавно купленный и похожий на кусок газона: множество нитей, собранных плотно, стоящих торчком. Коснувшись пледа, Мальников непроизвольно расправил ладонь и погладил его травяную поверхность. И тут же вспыхнуло и поплыло в памяти — как, улыбаясь тишине и закату, Влада гладила траву в будапештском парке… Разумеется, он не пошел ни на какое свидание. Было очевидно, что сама попытка лечиться от Влады какими-то тетками с сайтов — позорное шарлатанство. Не раздеваясь, лег на диван, отключил мобильник и пролежал так до глубокой ночи.

Одиночество было смертельным, абсолютным. Он словно угодил в плен и был посажен в ожидании выкупа в тесную зеркальную комнату.

…Расправив ладонь, Влада скользила по стриженой траве, по самым макушкам. Высвобождаясь из-под ее руки, травинки пружинно покачивались. Ее кроссовки валялись чуть ниже по склону. Еще ниже и правее торчала высокая каменная амфора. Позади на бетонной тумбе — черная металлическая голова, похожая на мятое ведро, в которое воткнули нос и уши. Склон был крутой, со всех сторон окружен зарослями. Откуда-то сверху, напрочь лишенные эха, сыпались крики бегающих детей, голоса окликающих их родителей. И Влада гладила ладонью траву. Так выглядело счастье.

Кухня бурно обсуждала промашку Голубевой на “Политобеде”. “Политобед” здесь вообще не любили. Последний выпуск обернулся авралом. По сценарию участники шоу, поставленные на место высокопоставленных дипломатов, проводят деловой ланч. С иностранцами, политологами, журналистами. Сидят, болтают. Опустошают тарелочки. Два часа эфира. Три смены блюд. Три на пять — пятнадцать. Хорошо хоть блюда согласовывали заранее — усаживаясь за столики, участники только делали вид, что выбирают. Что им заказывать, было выписано в самом низу страницы жирным шрифтом. Но Голубева в этот раз ошиблась. Волновалась, что ли. Заказала на десерт вместо бананов в карамели карамельный пудинг — и это в прямом эфире! Молоко, необходимое для приготовления пудинга, как назло, закончилось: магазин, который поставлял для “Национального лидера” скоропортящиеся продукты, по какой-то нелепой накладке, в рамках кампании “Честные цены”, прикрыли. А в близлежащих магазинчиках молоко успели раскупить. Пришлось заказывать срочным курьером. Еле успели.

— Доброе утро, коллеги, — поздоровался Мальников и выдержал паузу — для ответного приветствия.

Неловкий казус с Антоном Григорьевичем, осложнивший запланированное продвижение в шоу-бизнес, подтолкнул Мальникова к важному решению, к которому в более комфортных обстоятельствах он мог подбираться еще долго. Мальников решил растить в себе начальника. Добиваться, как он сформулировал, соответствия личного социальному. “Пора изжить в себе спаниеля!”. Чтобы стать своим в кругу других начальников, мало занимать начальничью должность, важно начальником быть. Прежде всего самому ощущать себя — шефом, начальником, руководителем. В общем, существом высшего порядка. На прошлых своих работах он уже задумывался над этим. Но весьма отвлеченно. Будет теперь меняться, укреплять характер.

— Доброе утро, — повторил он громче, не дождавшись ответа: увлеченные деталями вчерашней истории, повара не заметили его появления.

Девушки — Марина, Юля и Эльвира — поздоровались легко и непринужденно. Отчетливо проговорили “Петр Валентинович”. Саша Брагин ограничился еле заметным кивком. Даже не взглянул в его сторону. “Да, есть проблемка”, — диагностировал Мальников. Уже несколько дней он исподволь присматривался к Брагину. Тот был хмур. Отработав смену, закончив на кухне все дела, уходил быстро, будто куда-то опаздывал. Хотя из студии он, как и Мальников, не уезжал, ночевал на месте. А значит, и спешить ему было некуда. Все бы ничего, с работой Брагин справлялся. Но Мальников начал вспоминать — и ему показалось, что с первого дня работы Брагин ни разу не обратился к нему по имени-отчеству. По имени на “вы” тоже, видимо, не обращался. Мальников наверняка бы запомнил: лишенное отчества имя “Петр” почему-то трудно давалось его современникам, то и дело спотыкалось и звучало нетвердо. И совершенно точно Брагин не пытался ему “тыкать”. Но если подчиненный никак к тебе не обращается, рассуждал Мальников, юлит и обтекает безличными формами — стало быть, не принимает он тебя как шефа, начальника, руководителя, существо высшего порядка. На душе у Мальникова с тех пор, как он начал присматриваться к Брагину, сделалось неспокойно.

Заскочив в свой кабинет, он снял пиджак, повесил его на плечики в шкаф, надел свежевыстиранный халат и колпак, которые ему доставляли сюда из стирки, и вернулся на кухню.

— Лежу, уснуть не могу, — щебетала Марина. — Перед глазами кастрюли, кастрюли.

— А я наоборот, — отвечала ей Юля. — Только к подушке — и отрубилась.

Сегодняшний день можно было зачесть за выходной: на обед общее для штата и участников шоу меню. Борщ, салат “Классический”, куриные котлеты, на гарнир гречка с грибами и овощной плов.

Мальников попросил освободившегося Брагина подать ему пару кочанов капусты для борща. Тот принес, положил возле доски. Коротко спросил:

— Помочь?

— Нет, спасибо.

И Брагин отправился к Марине с Юлей, загружать в духовку противни.

Капусту на борщ Мальников всегда резал сам. И здесь дело было не в недоверии к поварам, просто он любил ее резать. Неспешно, как домохозяйка средней квалификации. Ему нравился сочный, тугой хруст. Срезанный пласт отслаивается и, отваливаясь, приоткрывается веером. Перерубить поперек скопившуюся горку и сдвинуть. Подхватить кончиками пальцев и ссыпать легкую, чуть влажную зеленовато-кремовую соломку… В нарезке капусты было что-то витальное, простое, как небо и море. Это вам не карамель тянуть.

Закончив с первым кочаном, Мальников раздумывал, как поступить с кочерыжкой: хотелось съесть, но прилично ли начальнику есть кочерыжки?

“Так! — спохватился он. — Хорош ерундить!”.

Выбросив кочерыжку в ведро, Мальников зашел в свой кабинет. Запер дверь, распахнул окно. Уселся на подоконник, посидел какое-то время — случайному наблюдателю могло показаться, что он курит, спрятавшись от пожарной сигнализации. Затем Мальников высунулся и посмотрел на окна совещалки. Гардины были раздвинуты, свет включен. Входя в совещалку, заметил Мальников, Антон Григорьевич непременно раздвигает гардины и включает свет.

“Главное, сдержанно и уверенно, — настраивал себя Мальников, вернувшись на кухню. — Ровным голосом: пойди отнеси. И все дела”.

Открыл средний холодильник, в который обычно складывалось несъеденное. Оставшиеся со вчерашнего дня профитроли были на месте. Сунул их в микроволновку, разогрел до комнатной температуры.

“Из этого все и вырастает, — внушал себе Мальников. — Из такого, блин, сора. Еще неизвестно, с каким сором Владе приходится возиться. Чтобы скроить свой... карнавал, понимаешь...”.

— Саша, подойдите, пожалуйста, — позвал Мальников, тут же отметив про себя, что начал нормально, голос ровный.

Брагин подошел, на ходу вытирая руки о фартук.

— Будьте добры, отнесите в комнату заседаний, — Мальников кивнул на блюдо с профитролями, стоящее возле микроволновки, и перерубил напополам новый кочан. — Будут спрашивать, скажите — презент от кухни.

Пауза была совсем недолгой, две-три секунды. Но содержательной. Мальников не упустил в ней ни единой подробности. Почуял, как напрягся и вспыхнул Брагин, как он начал делать вдох, чтобы возразить. То, что мог сказать Брагин, решись он на бунт, Мальников знал наперед. Что он повар, а не официант. Что его работа готовить, а не разносить. На случай если Брагин затеется качать права, Мальников собирался смерить его взглядом — удивленным, переходящим в мрачный — и если бы это не помогло, процедить