рассказывала о том, как семья после совершенного в 1911 году убийства Петра Аркадьевича жила в Петрограде, а после революции переехала в Киев, а потом в имение в Подольской губернии. В 1920 году, когда белые отступили и пришли большевики, они убили одну из дочерей Столыпина, Ольгу. Остальные дети спасались кто как мог. Александра, ставшая потом графиней Кайзерлинг, пряталась от красных в стогу сена, ее забросали соломой сверху, чтобы те не заметили. Деда фактически спас один землемер, который взял его к себе в помощники. Под именем Валентина Габриловича он разъезжал по селам и произносил речи о том, что вся земля должна принадлежать крестьянам. В результате оставшиеся в живых члены семьи перебрались на Запад с представителями польского Красного Креста. Уезжали впопыхах, совершенно не было времени собраться. Потому осталось не так много вещей, которые напоминали бы о большой семье. Чудом сохранились портрет Петра Столыпина, несколько фотографий, что-то из посуды, какие-то отдельные тарелки, вот, пожалуй, и все.
— Точно могу сказать: с самого детства вся моя жизнь пронизана духом, пониманием того, что я являюсь его родственником. Когда плохо себя вел, не слушался родителей, они урезонивали меня, говорили, что noblesse oblige («положение обязывает») вести себя прилично и я должен понимать, что являюсь наследником великого прадеда. Дед жил недалеко от Парижа, в маленьком городишке Люзарш, и ребенком меня часто к нему возили, практически каждую субботу. Я много слушал дедушку, жалею, что он не был принципиальным и жестким по отношению ко мне и не заставил меня выучить русский. Многие вещи понимаю, но, к сожалению, говорю очень мало (произносит по-русски). У деда сохранились только отрывочные воспоминания о его отце, ведь когда Петра Аркадьевича не стало, ему было всего 8 лет. Он вспоминал, как каждый вечер перед сном спускался в кабинет к отцу. Тот звал его Адинька, и хотя у Столыпина из-за острого ревматизма была почти парализована рука — лечили его плохо, — он делал рисунки, чтобы забавлять ребенка.
— Да, действительно, с Марией, в замужестве фон Бок, жившей в Сан-Франциско, мы переписывались, я не раз гостила у нее. Она была больше всех в курсе дел своего отца. Например, ей было 20 лет, когда он стал министром внутренних дел. Она восхищалась им, вспоминала, что он был глубоко религиозным человеком, всегда ходил на православные службы, обязательно молился перед принятием серьезных решений. Был очень честным в словах: не мог одним сказать одно, а другим — другое. А еще вокруг него объединялась семья. Хоть и был очень занят, но по вечерам, как вспоминала Мария, находил время на детей, читал им, рассказывал истории, расспрашивал о том, как прошел день. Ее отец звал Матя, Матинька.
— Почти нет, ведь ему было три года. Но он рассказывал мне со слов других, что с сестрой Наташей и молоденькой няней они находились на балконе над подъездом. Когда от взрыва бомбы балкон обрушился, мальчик оказался под обломками, его откопали раненным в голову и с переломом ноги, Наташа осталась на всю жизнь инвалидом, а няня погибла. А еще моя двоюродная бабушка вспоминала, что в момент взрыва Петр Аркадьевич сидел за письменным столом. Несмотря на две закрытые двери между кабинетом и местом взрыва, громадная бронзовая чернильница поднялась со стола в воздух и перелетела через голову Столыпина, залив его чернилами. Ничего другого в кабинете взрыв не повредил.
М. К.: Этот трагический эпизод из жизни семьи Мария в письме ко мне описала так: «Бомба лопнула, и свалился весь почти второй этаж. 15-летняя сестра Наталья и маленький брат Аркадий свалились на улицу под обломки дома. У моего маленького брата была только сломана нога, а у моей сестры были страшные ранения ног. Доктора хотели сразу ампутировать ноги. Мой отец умолил подождать один день. Наконец доктора согласились, и ноги были спасены, но, конечно, не такие, как раньше. Лежала, а потом полулежала сестра два года, но лет через пять уже ездила верхом и на балах танцевала». Наталья, в замужестве княгиня Волконская, умерла в 1949 году в Ницце в возрасте 58 лет от рака.
А. С.: После взрыва на Аптекарском государь предложил семье премьер-министра пожить летом на Елагином острове. Рабочим кабинетом Столыпина стала малиновая гостиная императрицы. Дед вспоминал, как он заглядывал иногда в одно из окон, выходивших на широкую террасу. Петр Аркадьевич работал в этом кабинете днем почти без перерыва. Иногда и в ночные часы. За кабинетом располагалась царская столовая — комната в три окна. В ней стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном. На этом столе маленького Аркадия учили заново ходить после перелома ноги, полученного при взрыве. На одном конце стола стоял отец, на другом — мать.
Детям запрещался доступ в царские спальни. Сестры, любившие дразнить брата Аркадия, говорили ему, что в этих покоях умер император Николай Павлович. По ночам, дескать, там бродит его призрак. Эта жуткая выдумка ему запомнилась надолго. А еще в его спальне, на втором этаже, на окнах вставили железные решетки, дабы ребенок, случись что, не грохнулся кубарем вниз, как это было при взрыве на Аптекарском. Сестры его за это дразнили и называли «елагинским пленником».
Распорядок дня на Елагине, по воспоминаниям, вообще был очень строг. Ровно в час дня в овальном зале появлялся Петр Аркадьевич со своими сотрудниками, и все садились за стол. Еда была обильная, но простая. Вино подавалось в парадных случаях, и на столе красовался лишь хрустальный графин с минеральной водой. После этого начинался прием посетителей. Деда поражали в его отце необычайная пунктуальность и точность. Он вспоминал, как полковник Голубев — адъютант принца Ольденбургского — рассказывал ему, как однажды прием назначили на вторую половину дня. Приехав, он был вынужден подождать пять минут в приемной: по какой-то причине Петр Аркадьевич задержался за завтраком. За это пятиминутное, непривычное для него опоздание прадед принес полковнику извинения. «Подумайте, — говорил потом он моему деду. — Неся на плечах все судьбы империи, председатель совета министров еще извинился за пять минут опоздания».
Раз в неделю Петр Аркадьевич отправлялся на катере в Петергоф с докладом государю. Дети сопровождали отца до пристани. Один из чиновников нес его тяжелый портфель, который был забронирован и мог
