она заслоняла собой все и вся.
С трудом оторвав голову от подушки, Скарлетт попыталась позвать мужа..
Она хрипло прошептала. – Ретт!..
Но зов этот скорее напоминал стон… Болит сердце..
Боже, какая боль!. О, это просто невыносимо… Еще несколько секунд и какая-то тонкая ниточка, связывающая ее с этим миром, ниточка, которая удерживает ее над пропастью, перетрется, порвется, и она, Скарлетт, со всего размаху полетит в какую-то темную, такую страшную пропасть, откуда уже нет возврата..
Она знала, что ниточка эта давно уже перетерлась, знала, что ей осталось несколько минут, может быть, даже, несколько секунд..
Собрав в себе последние силы, она прохрипела. – Ретт!. Я люблю тебя!..
После чего с головокружительной скоростью полетела куда-то вниз..
Внезапно она увидела Эшли… Одетый в безукоризненный темно-синий смокинг, он подошел к ней, учтиво поклонился и, взяв за руку, увлек за собой..
Скарлетт О'Хара Кеннеди Батлер не оставила после себя завещания, но Ретт знал твердо, что она мечтала быть похороненной не тут, в Сан-Франциско, а на скромном сельском кладбище неподалеку от Тары или, на худой конец, на Оклендском кладбище в Атланте там, где столько уже десятилетий покоились останки ее родных и близких..
Перевезти прах Скарлетт было довольно сложно, но Ретт, приложив максимум усилий, добился-таки, чтобы пусть и невысказанное желание Скарлетт было исполнено…
Она лежала в гробу какая-то помолодевшая, несмотря на то, что ее несколько суток везли в морозильном вагоне, и все равно красивая…
На лице Скарлетт застыла какая-то трогательно беззащитная улыбка.
В уже осыпающихся кронах кладбищенских вязов ожесточенно кричали какие-то птицы, дрались между собой, галдели…
Старенький католический священник быстро прочитал молитву:
– Да покоится прах твой… Да пребудет он в мире до Страшного суда… Прах к праху, земля к земле…
Когда он закончил чтение, могильщики, подойдя к Ретту, вопросительно посмотрели на него.
– Все?..
Он коротко кивнул.
– Да…
Ретт буквально одеревенел от горя, он никак не мог найти в себе силы смотреть на свежевырытую могилу, на этот ящик с останками той, которую он любил, опускаемый в землю…
Но Ретт постоянно заставлял себя делать это: «Ты ведь сам во всем виноват… Ее смерть – на твоей совести… Так смотри же!..»
Почему-то явственно врезалась в память деталь – небольшие квадратные вмятинки, отметины молотков, которыми только что заколачивали крышку гроба над столько раз целованным им личиком Скарлетт…
«Боже, неужели сейчас ее закопают в землю… и все?.. А жизнь будет продолжаться, все также ожесточенно будут драться в ветвях вязов эти глупые птицы, все также будут ходить люди, разговаривать, смеяться… Нет, я не могу смотреть на все это, я не могу, – говорил в Ретте какой-то внутренний голос, – я не вынесу этого всего!.. Нет, я ни за что не поверю, что она ушла от нас, она и по-прежнему где-то тут, рядом, она незримо присутствует, она… она по-прежнему любит меня!..»
Но другой голос, более жестокий, говорил Ретту: «Смотри, смотри, не вздумай отворачиваться!.. Ты ведь сам этого добивался, ты ведь сам этого хотел!.. Да, ты и никто другой виновник ее смерти!..»
Ретт поднял воротник от холодного ветра, продувавшего все кладбище, и крепко сжал зубы, стучавшие то ли от холода, то ли от озноба…
«Нет, я никогда не поверю в это!.. Она не умерла, это не ее хоронят… Это хоронят какую-то совершенно другую женщину, лишь внешне похожую на Скарлетт… Я никогда не поверю, что она умерла!..»
Замелькали в глазах лица: набрякшее, тяжелое от слез лицо Уэдла, кукольный, восково-прозрачный лик Кэт, какое-то полустертое лицо Бо, проплыл невесомо гроб, опустилась тяжелая крышка, исчезло такое далекое теперь уже лицо Скарлетт…
Гулко застучал молоток, резанул слух последний крик Кэтрин, послышалось тяжелое сопение могильщика, неприятный скрип и стук опускаемого в яму гроба, дробный, как будто бы от града, стук глины…
Спустя пять минут яма сравнялась с землей, и на этом месте вырос ровный холмик…
Могильщики водрузили деревянный католический крест, а на холмик положили табличку: «Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер»…
Через несколько минут присутствовавшие на похоронах начали потихоньку расходиться…
Ретт, высоко подняв голову, пошел в сторону кладбищенских ворот, подставляя лицо порывам ветра… В его голове все время вертелась одна и та же мысль: «Это я убил ее… Я убил, я, и никто другой… Боже, но почему все так получилось?!..»
Уже у самого выхода его нагнал Уэдл.
Батлер, увидав своего пасынка, посмотрел не на него, а как будто бы сквозь этого человека…
