подсек восьмифунтовую рыбину. Она боролась отчаянно, ввинчиваясь в глубину, и даже ни разу не высунулась на поверхность. Следующий заброс был удачнее, но поймал он лишь рыбу-скво.
— Не кидай, — крикнул я. — Сэк у них брюшко обожает. Я и сам их люблю, если пойманы в холодной воде.
Водоем под грохочущим водопадом был удивительно мирным. Солнце садилось, и прохладный западный ветерок волок туман вниз по реке. На пути к рыболовному насесту зимородок издал трескучий клич и, пока Слим подсекал еще одну мальму, полетел дальше с рыбешкой в крепком клюве. Канадские казарки часто проводят у водопадов всю зиму. Иногда и лебедь-трубач [47] и кряква тоже кормятся на быстрине. Это бывает и в других местах по верховьям Черной и на дальних приморских реках. Звездной ночью в немой заснеженной долине вдруг протрубит гортанно лебедь и снова молча торчит желтоватым бугорком на обледенелом берегу.
Со скалы на стремнине сорвалась оляпка, точно чертик на пружине. Словно рожденная из водяной пыли речная фея, она обожает мшистые скалы, пенистые водоемы, быстрые струи и даже в лютый мороз шлет золотистый щебет через облитые ледяной глазурью валуны. Сколько раз, бывало, у незамерзшей быстрины, у пузырящегося горного ручья повешу на сук лыжи, вскипячу в котелке чай и сижу слушаю ее пение.
Слим, с трудом сохраняя равновесие, удил с камня у самого водопада. Сэдсэк уселся на соседний камень и наблюдал за ним с таким видом, словно ждал, когда тот свалится в воду. На нас с Чарли он не смотрел, во всяком случае так мне казалось.
Сзади послышалась отрывистая недовольная трескотня. Я обернулся и увидел двух куниц: одну у корней свалившегося дерева, другую — на бревне. Первая подбежала к нам вплотную, и на миг мне померещилось, что она хочет на нас напасть. Зверек встал на задние лапки, показав оранжевое пятно на груди, и заворчал. Я издал свой фирменный мышиный писк. Куница внимательно оглядела меня и вспрыгнула на бревно. Словно двое мальчишек, фигуряющих перед зрителями, приятели принялись тузить друг друга и кувыркаться по всему бревну. Я снова пискнул. Зверьки перестали шалить, догадались, что писк поддельный, и скрылись в лесу, ни на секунду не прекращая возню и свару.
На обратном пути мы неожиданно увидали двух траурных голубей. Птицы сильно отклонились к северу от своего ареала — на Черной я не встречал их ни разу. «В Назко видел таких», — сказал Чарли. Могучий лось-самец на краю лавового пласта, в сотне метров ниже озера, по-видимому, собирался переходить через реку. Мы притаились в густом ивняке на берегу одного из рукавов реки. Лось сунул нос в быструю воду, словно снял пробу, а потом, погрузившись по грудь и почти твердо ступая копытами по дну, перешел через реку, грузно вылез на берег шагах в двадцати от нас выше по течению и замычал низко, откуда-то из недр живота. Слим застонал голосом влюбленной лосихи. Бык резко повернул голову, яростно завращал глазами, но заметил нас и потопал рысцой на север. Слим замычал еще раз.
— Учти, гон у них вот-вот начнется, — предостерег я.
— А, деревьев тут вокруг хватает, — сказал Слим.
— Лучше бы ты сперва сел на лошадь, — заметил Чарли.
Мы соорудили большой охотничий костер и неторопливо потягивали горячие напитки. Проплывавшая мимо выдра повернулась на минутку посмотреть на нас, а затем продолжила путь к водопаду. Домой или из дому? Вчера вечером она проплыла тем же путем почти в это же время. Почти, потому что распорядок жизни едва заметно меняется изо дня в день. Солнце восходит чуть позже и садится чуть раньше, и животным приходится подлаживать к нему свои привычки, чтобы уложиться в светлые часы. Как отметил еще Макензи, «бобры посвящают трудам... весь промежуток от захода до восхода солнца».
— Что, Чарли, завтра в путь?
— Да. Надо покидать вас, ребята, работать надо. Отсюда за день доберусь спокойно.
Вниз по реке
До самого красивого никогда на дотянешься!
Льюис Кэррол. «Алиса в Зазеркалье»
Рассветное солнце искрилось по холмистой равнине. На обындевелых кустах и траве поблескивали капли талой воды. Растянувшийся строй чирков прошуршал над головой. Птицы поднялись на повороте, защелкали крыльями, перестроились и соскользнули в бухту.
— Ничего местечко? — решился открыть рот Слим из уюта спальника, и изо рта у него вырвался клуб пара.
— Холодина.
На лугу лошади заржали при виде приближающегося Чарли.
— На завтрак — омлет с ветчиной и оладьи? — предложил мне Слим.
— Вдохновляет.
Чарли привел лошадей, мы запрягли их и уселись завтракать. Я спросил Чарли, хватит ли у него еды на обратный путь.
— От пуза. Может, у Джимми переночую. А вы, ребята, когда доплывете?
— Через два дня. Могли бы и за день добраться, но хотим порыбачить.
Все лишнее снаряжение мы со Слимом погрузили в повозку, чтобы Чарли закинул его к нам в «пикап» или оставил у Джонни. Его отъезд приковывал нас к реке, и глушь как бы сгущалась. Мы запаковали весь наш лодочный багаж, чтобы в одну ездку отвезти к реке. По дороге нам попалась белая куропатка. У самого мелкого вида американской белохвостой куропатки белоснежный хвост, а белая, самая крупная, и тундряная, среднего размера, — чернохвостые. Белохвостые проводят почти всю жизнь среди скал и ледниковых озерков выше линии леса на высоте арктических альпийских лугов, где вьют гнезда рюмы, коньки и розовые зимние юнко. Своеобразные следы этих куропаток я встречал в самых высоких местах на плоскогорье в середине зимы.
Воды в реке убыло, течение было не особенно бурное и быстрое, и Слим легко маневрировал между большими камнями. Однако уже на первом километре попались заковыристые места, которые пришлось обходить по берегу. Кое-где мы спускали лодку на веревке с небольших порогов или проводили ее между камнями. Один раз нам пришлось довольно долго тащить лодку по берегу. Тремя километрами ниже мы прошли поворот по бурной, но безопасной воде, а еще через сто метров увидели громадные камни, прочно перегородившие реку. На них ревел последний из пяти водопадов, идущих подряд ниже озера Клускойл. К северу от этого водопада лежит небольшое галечное плато, заросшее до самого обрыва елями и ивами, как, впрочем, почти весь берег реки. Полный до краев водоем был так соблазнителен, что мы не устояли — и лучше форели я в жизни своей не встречал: весом до трех фунтов и шла почти на каждый заброс удочки. На обед у нас была печеная радужная форель и мальма, а на десерт — сушка у костра: промокли мы до нитки.
Мало-помалу скалы стали уменьшаться, светлеть, в них попадалось меньше вулканической породы. Сэк сперва конвоировал нас по северному берегу, затем перешел на другую сторону, но ни на минуту не выпускал нас из поля зрения. Очень может быть, что ему не давал покоя волк. Как бы то ни было, когда течение замедлилось, а берега стали болотистыми, мы взяли его на борт. Километрах в двадцати ниже Клускойла мы вошли в небольшое озеро или заводь. Обследовать его мы не стали, но в лесу на северном берегу заметили подобие развалившегося сруба. Может быть, одна из охотничьих избушек Старого Джо?
Утки сновали взад-вперед. Мы вспугнули несколько гусиных стай, лосей и двух черных медведей. Затем лодка пулей вылетела через перекат на выходе из озера. Река текла в основном на юго-запад к безымянной горе близ водораздела у Открытой Воды. На плаву мы забрасывали леску с носа лодки вперед,
