Человек, назвавшийся Александром Ломасом Хьюби, зашевелился, и женщина, лежавшая рядом с ним, подумала: «Бог мой! Этот ублюдок собирается сделать это в третий раз!» Конечно, ей обещали хорошо заплатить за целую ночь, и как опытная профессионалка она начала готовить тело для очередной атаки.
Но мужчина вылез из постели и стал одеваться. В ней тотчас проснулось подозрение: они договорились об оплате за всю ночь, но он заплатил вперед только половину.
— Куда ты? — спросила женщина.
— У меня встреча, Я скоро вернусь, — он прекрасно говорил по-английски, хотя, судя по интонации, английский не был его родным языком.
— Не поздновато для встречи? Сейчас, должно быть, около полуночи.
Он стал натягивать рубашку. Зарубцевавшийся шов тянулся справа от ребер к нижней части спины. Женщина провела пальцами вдоль шва и засмеялась.
— Это что, операция аппендицита в больнице для бедняков? — Но он даже не улыбнулся. — Откуда я знаю, что ты вернешься? — спросила она. Женщина не считала этого человека опасным. От некоторых мужчин исходило ощущение опасности и психической неуравновешенности, но сейчас она не улавливала таких импульсов. Правда, до конца ни в чем нельзя быть уверенной, и она незаметно нащупала под подушкой «кош» — увесистую свинчатку на пружинной рукоятке, которую прятала обычно между матрасом и изголовьем. Женщина обеспечила себе определенную защиту от возможных при ее образе жизни неприятностей тем, что каждый вторник спала с долговязым участковым колом, но здесь и в такое время эта защита не стоила и ломаного гроша. Она должна была позаботиться о себе сама.
Мужчина оделся и подошел к кровати. Ее тело напряглось. Ей следовало подняться одновременно с ним, тогда бы она была в большей безопасности. В лежачем положении, даже имея «кош», она была совершенно беззащитной. Мужчина протянул руку. Женщина приготовилась закричать и ударить его.
Он погладил ее по плечу.
— Не волнуйся. Ты получишь свои деньги. Видишь, я оставляю свою сумку. Вернусь через час, может быть, через два. Тогда мы снова «покатаемся на дельфине».
Как только дверь за ним закрылась, женщина выскочила из постели и подошла к окну. В свете уличного фонаря она увидела, как он садится в старый зеленый «эскорт», в котором привез ее сюда из бара. Она наблюдала, как машина покатила по безлюдной улице и на перекрестке повернула налево.
Женщина наклонилась и вытащила из-под кровати сумку. Молния была закрыта на замок. Можно было бы открыть ее ножом, но вряд ли стоило это делать — ведь он все равно собирался вернуться.
В спальне раздался шум, Уилд проснулся и зажег ночник. В дверях стоял Клифф. Он был совершенно голый, мягкий свет лампы придавал его коже темно-медовый оттенок.
— Что тебе нужно? — спросил Уилд внезапно охрипшим голосом.
— Я не мог спать, — угрюмо ответил Клифф.
— А я мог. Приготовь себе какао.
— Знаешь что? Все это чертовски глупо.
— Ты прав. Закрой за собой дверь, когда пойдешь спать.
— Ради Бога, Мак, что с тобой? Я сплю на этой чертовой кушетке уже целых две недели!
Уилд приподнялся на постели.
— Парень, чего ты от меня добиваешься? «Тебе нравится то, что ты видишь, большой мальчик?» — ты это хочешь сказать?
— А тебе не нравится? Я молод, у меня тоже есть потребности. Ты разрешил мне жить здесь, мы неплохо ладим друг с другом. Ты не можешь ругать меня за то, что я не понимаю, что происходит.
Уилд пригладил свои густые волнистые волосы.
— Я тоже, — произнес он устало.
Ему следовало выдворить парня сразу же после разговора с Морисом. Сначала он должен был внушить ему страх перед Богом, затем дать денег на мелкие расходы и билет до Лондона. Это не было бы окончательным решением, но по крайней мере он бы выиграл время. Время для того, чтобы принять решение в соответствии со своими принципами, со своим внутренним контролем и без давления извне. Для него это было делом чести.
Чести? Чушь! Это был просто еще один предлог для того, чтоб ничего не менять и продолжать жить в этой тусклой тюрьме, которую он сам выбрал для себя Бог знает сколько лет назад. Уилд снова вспомнил то мгновение, когда услышал голос Клиффа по телефону, вспомнил испытанное им ощущение шока и угрозы. Но не было ли в том ощущении и легкой дрожи восторга, не почуял ли он в ту минуту первый признак освобождения?
Уилд взглянул на юное тело и понял, что желает его. «Тебе нравится то, что ты видишь?» — мысленно, с ехидцей спародировал он призыв гомиков, но ответ-то был: «Да, о да!», а почему он должен сказать «нет»? Что изменится, если он откинет простыни и раскроет Клиффу свои объятия?
— Чего ты медлишь, Мак? Боишься СПИДа? Или бережешь себя для начальника полиции?
Парня явно занесло. Подобно неопытному следователю, он нажал слишком сильно там, где требовалось просто промолчать. Уилд почувствовал, как где-то внутри него нарастает гнев.
— Послушай, маленький ублюдок, — произнес он со сдержанной яростью. — Я знаю все о тебе и о твоем мерзком умишке. Ты вор, лжец и, вероятно, промышляешь еще и шантажом. И не строй из себя несправедливо обиженного и невинного мальчика. Я уже привык к такому никудышному актерству, запомнил? Ты вообразил, что я не узнаю всю подноготную о тебе? Я знаю, чем ты занимался в Лондоне, сынок. А весь этот вздор о путешествии автостопом и случайной остановке в Йоркшире? Ты купил билет на автобус. У тебя было место назначения. И была цель — я!
— Так ты думаешь, что все именно так было? — закричал Шерман.
— Я не думаю. Я знаю, — устало ответил Уилд.
— Тогда пошел ты к черту, сержант! Пошел к черту!
Он повернулся и выскочил из спальни, хлопнув дверью.
Какое-то время Уилд лежал, прислушиваясь ко всем звукам. Потом выключил свет и укрылся простыней до подбородка. Но еще долго не мог заснуть.
Невил Вэтмоу лежал без сна рядом с женой, которая тоже не спала: бессонница мужа всегда будила в ней беспокойство. С другой стороны, если бы она спросила, почему тот не спит, в ответ наверняка бы услышала: мол, спал, но был разбужен ее болтовней.
Нелегко быть замужем за честолюбивым мужчиной. Его мозг — бурное море стратегических планов и прожектов, глубоких мыслей и высоких стремлений. Так утешала себя миссис Вэтмоу, по обыкновению силясь подавить в себе вечное раздражение, заменив его кротким смирением и попытавшись заснуть.
Между тем в мозгу Вэтмоу металась, как хорек в курятнике, мысль, не дававшая ему покоя со времени обеда с Огильби: кто был гомиком в отделе розыска?
Он вернулся в свой офис и вытащил все личные дела. Подобно многим другим провинциальным профессионалам среднего возраста, Вэтмоу набрался достаточно современных понятий, чтобы суметь приспособиться к сегодняшней ситуации. Но его интеллектуальные и моральные принципы уходили корнями в тот пласт истории, где протестантство восемнадцатого столетия окаменело в респектабельности викторианской эпохи. Некоторые истины казались непреложными. Согласно одной из них, гомосексуалист — это, скорее всего, молодой человек артистического темперамента, который обычно посещает парикмахерские для клиентов обоих полов и пользуется после бритья кремом с резким запахом.
Не сумев найти в отделе розыска людей, соответствующих этому представлению, он полез за дальнейшими разъяснениями в книжный шкаф, стоявший позади стола и содержавший, помимо обычных официальных томов, литературные реликвии некоторых его предшественников. Вэтмоу хранил их, ибо считал, что заставленные книгами полки создают определенную атмосферу в офисе.
Он с трудом вспомнил, что где-то в шкафу была книга «Сексуальные отклонения». Начав читать, он, к ужасу своему, обнаружил, что она не сужает границы определения предмета, а открывает новые и страшные подробности. Например, Вэтмоу узнал, что Оскар Уайльд был уважаемым семьянином, имел двоих детей — это означало, что негодяй, которого он разыскивал, мог быть в равной степени как женатым, так и
