Застряло в горле слово, — на свободуне выпущу его, себе оставлю,хотя оно во мне как сгусток крови.А выпустить — сожжет живое поле,убьет ягненка, птицу кинет наземь.Я выплюнуть его должна и спрятать;найти дыру, прорытую бобрами;и белой известью залить его,чтоб, как душа, оно не полетело.Я не хочу, чтоб знали, что живу я,пока оно в крови отравой бродитто вверх, то вниз — с моим дыханьем диким.Хотя его, сказал отец мой Иов,мой бедный рот сказать его не должен:оно покатится и у рекизапутается в косах женщин илисогнет и подожжет кустарник бедный.Я брошу на него такие зерна,чтоб за ночь выросли и задушилии не оставили ни букв, ни звуков.А может быть, прикончу, как гадюку,когда ей надвое хребет ломают.Потом вернуться в дом, войти, заснутьи знать: оно отрезано бесследно.Проснуться через много сотен дней,во сне, в забвенье наново родившись.Не знать, что было на губах моихиз йода и квасцов такое слово,забыть ту ночь, единственную ночь,забыть тот дом, тот дом в чужой стране,забыть, как я ждала луча у двери,не знать, что без души осталось тело!
Руки рабочих
Перевод О. Савича
Руки твердые похожина моллюсков оголенных;цвета перегноя, цветасаламандры опаленной,руки чуткие взлетаютили никнут утомленно.Месят глину, тешут камни,разрыхляют почву сада,медно-красны в белом хлопке,треплют лен и гонят стадо,и никто на них не смотрит,лишь одна земля им рада.То на молоты похожи,то, как заступы, бесстрастны;сумасшедшие колесаиногда их рвут на части,и рука, что уцелела,узнает вдовы несчастье.Слышу, как стучат кувалдой,вижу — у печей пылают,и летят над наковальней,и зерно перебирают.Я их видела на шахтах,в голубых каменоломнях,за меня гребли на лодкахпо воде коварной, темной,гроб мне сделают по мерке,хоть меня и не припомнят…Каждым летом ткут холстинусвежую, как вздох прибоя,и прядут они и чешутхлопок, шерсть — добро чужое,и поют потом в одеждаху ребенка и героя.Засыпают в ранах, в шрамах,испещренные металлом.
