— Так! — воскликнул он. — Значит, нога. О ней особый рассказ.

— Какой такой раз сказ? — встрял не в меру любознательный юноша, прославившийся именно любознательностью, а не умом. За спиной у него хмыкнули двое братьев.

— Рассказ, то есть история. Но в другой раз, — отозвался Джо.

Толпа разочарованно завздыхала, но Джо призывно поднял руку и откашлялся.

— Дамы и господа, меня зовут Джо Заббиду, — объявил он, с присвистом напирая на «дж». — Я прибыл, и я к вашим услугам. Эта вывеска, три золотых шара, свидетельствует о том, что я ростовщик. Ремесло это древнее, почтенное, уходит корнями в глубь веков. Полагаю, оно пошло из Италии. Я обещаю вам, — с этими словами он прижал правую руку к сердцу и возвел глаза к небу, — что дам достойные деньги за все, что вы принесете в заклад, и буду по справедливости взимать комиссионные, ежели вы пожелаете выкупить свои вещи. Принимаю все: одежду, обувь, утварь, украшения, часы…

— Деревянные ноги! — выкрикнул кто-то.

Джо не обратил на выкрик ни малейшего внимания. Не сбившись, он уверенно продолжал:

— Поверьте моему слову. Джо Заббиду вас не обманет.

На миг над толпой повисло молчание, затем раздались аплодисменты. Джо поклонился и улыбнулся присутствующим.

— Благодарствуйте, — произнес он, когда самые смелые подошли пожать ему руку. — Вы очень любезны.

А в это время Ладлоу вскочил как подброшенный. Мальчику приснился страшный сон: будто колют его тысячами мелких иголок. Пробудившись, он обнаружил, что в очаге трещит огонь и что одно полено плюется искрами, осыпает ими его, Ладлоу, щеки. Джо куда-то подевался, но на столе имелись хлеб, молоко и пиво, и Ладлоу мигом понял, что зверски голоден. Он напился парного молока и уплел порядочный ломоть теплого хлеба. Насытившись, он было пристроился подремать еще, но снаружи послышался шум, и мальчик подкрался к двери — поглядеть, что творится на улице.

Джо все еще здоровался с местными. Заметив Ладлоу, он кивнул толпе, которая никак не желала рассасываться и все не могла надивиться на пришельца. Появление Джо стало для деревушки настоящим событием. Сюда редко жаловали гости.

«А жаль, что редко», — подумал Джо, рассматривая окружающих. Да они же все на одно лицо! Нос крючком, узкие, близко поставленные глазки, кривые ухмылки. Кое-какие различия попадались, но в общем и целом было видно — здесь принято жениться на ближайшей родне.

«Им не помешал бы приток свежей крови», — добавил про себя Джо. А вслух сказал, обращаясь к подмастерью:

— Неплохо нас принимают, да, Ладлоу?

И продолжал пожимать все новые и новые руки. А Ладлоу стоял на пороге лавки и прикидывал, есть ли чем поживиться в карманах у местных. Но прикидывал он лениво.

Между тем Иеремия Гадсон проснулся с невыносимой головной болью. Мучила его и тошнота: сказывались последствия вчерашнего загула.

— Дешевый эль, — проворчал он. — И чего я пью в этом мерзком, грязном Городе? Зачем туда езжу?

Впрочем, ответ он знал и сам. В Город Иеремия Гадсон ездил потому, что не доверял местным деревенским трактирщикам: неизвестно, что нальют и сколько воды туда плюхнут. В тот единственный раз, когда Гадсон осчастливил своим присутствием заведение «Маринованный пескарь» у подножия холма, ему показалось, будто хозяин, Бенджамин Туп, плюнул в подаваемый эль. Однако обвинение было возмущенно отвергнуто, и с тех пор Гадсон в местные трактиры не ходил. К тому же его бесили другие посетители — почти все они числились у него в должниках. Брать у них деньги — это он пожалуйста, но пить бок о бок рядом с теми, кто тебе должен, — увольте. Должников появление Гадсона тоже не радовало.

Вот потому-то Иеремия и наносил визиты в Город, где облюбовал «Ловкий пальчик» — трактир, расположенный прямо на мосту над рекой Фодус. Там-то он давал себе волю: угощался и пивом, и вином, и сигарами, резался в карты в пестрой компании посетителей — ворья, шулеров, шарлатанов и, уж наверно, одного-двух убийц. Гадсон никогда бы не признался в этом, но в «Пальчике» он чувствовал себя как дома.

Вспомнив, что спустил в карты немалую сумму, Иеремия застонал еще пуще.

«Ничего страшного, — утешился он. — Повышу арендную плату, вот все и восполню».

Иеремия Гадсон предпочитал искать самый простой выход из любого неприятного положения. Повышение арендной платы неизменно выручало его — ведь в арендаторах, у Гадсона ходила почти вся деревня, и в должниках тоже, а жалеть их ему и в голову не приходило. Иеремия с головой укрылся одеялом, но заснуть опять не смог — из-за вони.

«И зачем это я столько луку съел», — подумал он, сбросил одеяло, отодвинул полог и сел на кровати. Гадсон сморщился от дневного света, и только потом до его сознания дошел шум и гам, поднявшийся снаружи, на улице. Спотыкаясь и рыгая, Иеремия добрался до окна и увидел, что на вершину холма поднимается толпа народу. (Дом Гадсона стоял у подножия.)

— Полли! — заорал Гадсон. — Полли!

— Да, сэр! — Служанка мигом вскочила на ноги. До этого она возилась у очага и размышляла о зеленоглазом мальчишке, которого видела накануне ночью.

— Что там за тарарам? Поспать не дают!

— Сдается мне, это оттого, что шляпная лавка открылась, сэр.

— И что там теперь — шляпы? — оживился Иеремия.

Он обожал щегольнуть новой шляпой, а еще лучше — цилиндром, да побольше. В цилиндре он чувствовал себя особенно важной персоной. Кроме того, цилиндр придавал ему внушительности: неизменно напыженный Иеремия был коротышкой.

— Насчет шляп не скажу, сэр, а только пошел слух, будто в лавке теперь зверями торгуют, — ответила Полли.

— Зверями? — Гадсон фыркнул. — Да кто тут может себе позволить зверей дома держать, хотел бы я знать!

Даже мысль, что кто-то из его арендаторов завел себе питомца, неизъяснимо раздражала Иеремию. Сам-то он не отказывал себе ни в каких удовольствиях, но его взбесило само предположение: как, еще кто- то в деревне… Взведенный, побагровевший, он быстро оделся и заторопился на вершину холма. Его мутило, и спиртуозное дыхание со свистом вырывалось у него изо рта. Руки Иеремия Гадсон сунул поглубже в карманы, воротник поднял повыше. Когда служанка сообщила ему, что никак не разыщет хозяйский шарф, перчатки и кошелек, настроение Иеремии не улучшилось.

— Треклятый кучер! — бормотал Гадсон, увязая в снегу. — Выпороть бы его до крови! Ворюга!

Полли выждала, пока хозяин отойдет подальше, после чего закуталась в свой поношенный красный плащ и последовала за Гадсоном, держась, однако, на почтительном расстоянии. Тот поспел как раз к началу речи Джо Заббиду. Почуяв его присутствие и исходящее от него зловоние, местные жители сторонились. Едва ростовщик договорил, Иеремия Гадсон пробился вперед.