Неизвестно, какое впечатление произвел этот ответ на Джо, поскольку на лице его не отразилось никаких чувств.

— Очень полезные навыки, — сказал он. — А как насчет образования? Ты грамотный? Читать-писать умеешь?

— Спрашиваете! — Ладлоу даже надулся от обиды.

Если Джо и удивился, то ничем себя не выдал.

— Тогда покажи мне, на что ты способен. — С этими словами он извлек из кучи вещей на столе чернильницу, перо и клочок бумаги. — Напиши что-нибудь.

Ладлоу ненадолго призадумался, а затем медленно начал выводить на бумаге строчки, от старания высовывая кончик языка. Почерк у мальчика оказался разборчивый, без закорючек.

Джо погладил себя по подбородку, чтобы скрыть улыбку.

— А кто научил тебя грамоте — родители?

— Да вы что! — Ладлоу фыркнул. — Им и на меня, и на грамоту начхать. Выучил меня мистер Амбарт Джеллико, городской ростовщик.

— Амбарт Джеллико? Так-таки он самый? — переспросил Джо. — Весьма любопытно, весьма.

— Вы его знаете? — поинтересовался Ладлоу, но Джо не ответил, занятый поисками еще одного чистого листка.

— Так, а теперь напиши вот что… — И Джо продиктовал Ладлоу несколько слов.

Мальчик старательно записал их, вновь высунув язык от усердия, подул на чернила, чтобы быстрее высохли, и протянул листок Джо.

— Заббиду пишется с двумя «б», но ты ведь не обязан был это знать, — заметил Джо, просматривая листок.

Он вновь смерил парнишку пристальным взглядом. Обычный городской мальчишка, что по виду, что по запаху. По запаху особенно. Пронырливый, тощий, грязный, одет кое-как, если не считать шарфа и перчаток — дорогих и явно у кого-то позаимствованных. Хитрая физиономия, такому палец в рот не клади. Сразу видно, парнишка тертый. И к тому же битый, причем совсем недавно — весь в синяках и губы распухли. Но в темных глазищах светится ум… и что-то еще.

— Если хочешь, поступай ко мне на службу, — решился Джо Забидду.

Ладлоу сощурился:

— А платить будете?

— Об этом потолкуем завтра. — Джо зевнул. — А сейчас давай-ка спать.

Он бросил Ладлоу свой плащ, и мальчик, завернувшись в него, устроился на полу у самого очага. Никогда еще Ладлоу не было так тепло и уютно — мягкий нежный мех прямо льнул к телу. Полуприкрыв глаза, Ладлоу наблюдал, как хозяин улегся на кровать, которая оказалась ему коротка, и вскоре захрапел. Убедившись, что Джо уснул, Ладлоу вытащил из-под рубашки кошелек, украденный из кареты, и припрятал его за кирпичом, отходившим от стены. Потом посмотрел на клочок бумаги, исписанный под диктовку Джо.

Ладлоу вновь подивился, что бы это могло значить. Ростовщик — это еще понятно, а вот как можно взять в заклад секрет? Но мальчик недолго ломал голову над этой загадкой: вскоре он погрузился в сон, полный мрачных видений, от которых сердце у него колотилось, как будто он все еще бежал.

Я вовсе не собирался открывать Джо все карты; сам не знаю, отчего я признался ему, что промышлял по карманам. Что касается ростовщиков, разумеется, мне прекрасно было известно, кто они такие и чем занимаются. В бытность свою в городе я немало видывал их и имел с ними дело. Мать с отцом постоянно воровали и все, что им удавалось раздобыть, несли в заклад — или же отправляли меня выручить за добычу деньги. В городе ростовщики держали свои лавки чуть ли не на каждом углу, а работали эти лавки и день и ночь. Особенно в них бурлила жизнь после выходных, когда к ростовщикам толпами стекались те, кто просадил все деньги в карты или в кости или же пропил в кабаке. Поэтому утром в понедельник витрины ростовщиков представляли собой зрелище весьма занятное: чего в них только не было выставлено! Поиздержавшиеся жители Города готовы были заложить последнюю рубашку, а также штаны, башмаки (нередко стоптанные и просившие каши), трубки, шапки, миски и горшки (в том числе и ночные) — словом, все, за что рассчитывали получить хотя бы пару грошей.

Однако ростовщики знали свое дело и не принимали в заклад все подряд. Да и платил ростовщик обычно мало, но если клиенты начинали ворчать и винить ростовщика в жульничестве, тот холодно говорил: «Тут вам не благотворительная лавочка. Или берите, или проваливайте».

Как правило, клиентам ничего не оставалось, как взять предложенные ростовщиком гроши — ведь выбора у них не было. Конечно, заложенную вещь можно было выкупить, но только платить за выкуп приходилось уже больше. Вот так ростовщики и зарабатывали свое богатство, наживаясь на бедняках.

И только Амбарт Джеллико не походил на своих собратьев-ростовщиков. Начать с того, что лавка его располагалась не на виду, а в глухом закоулке — в тупике Закладной улицы. Если не знаешь, где искать, нипочем его заведение не найдешь. Сам-то я впервые попал к мистеру Джеллико, когда искал не лавку ростовщика, а убежище — от матери с отцом спрятаться. Закладная улица оказалась такой узкой, что даже мне приходилось протискиваться по ней бочком. Где-то вверху серела полоска грязного городского неба. Сначала я подумал, что лавочка заперта, но потом, когда ткнулся в дверь, она распахнулась. Хозяин стоял за прилавком, но меня в упор не увидел — он вроде как грезил наяву.

Я кашлянул — мол, тут я.

— Простите, — сказал хозяин и заморгал, словно спросонья. — Чем могу служить, юноша?

За весь день я впервые услышал такие приветливые речи. В тот раз я сбыл мистеру Джеллико колечко, которое стырил у одной дамы — прямо с пальца снял. Я так умею: они, бывало, засмотрятся, как я жалостное лицо делаю, а я тем временем знай обирай с них часы, кошелек и все прочее, что подвернется. У мистера Джеллико при виде кольца глаза на лоб полезли.

— Матушкино, конечно? — спросил он, но на ответе не настаивал.

На вид мистер Джеллико был бедняк бедняком, ничуть не лучше, чем его посетители. Носил он обычно одежду, которую никто не выкупал из заклада, но и приобретать никто не желал. Сам бледный, что твое тесто, — солнца-то он целыми днями не видел. Ногти длинные и обычно черные, лицо морщинистое, заросшее седой щетиной. Почему-то на кончике носа у него всегда висела капля, время от времени он промокал нос красным носовым платком, который держал в жилетном кармане. В тот первый день я выручил