держать катер на середине реки до нашего возвращения. Если этот несчастный тип принесет вам хоть малейшее беспокойство, пристрелите его. — Он обернулся ко мне: — А теперь, мой друг, думаю, нам надо поспешить.

Педро первым перелез через поручни, а мы с Альберто тоже не заставили себя ждать. Когда наша маленькая компания достигла края джунглей, катер уже выруливал на середину реки. Я посмотрел назад через плечо и увидел Хэннаха с автоматом в руках, а рядом с ним стояла Джоанна. Бог знает почему, но я махнул рукой — нечто вроде последнего галантного жеста, и вслед за Альберто ступил в зеленый мрак.

Как я говорил, дорогу строили с расчетом на довольно интенсивное движение, и теперь я увидел, что она имела прочную основу из бревен железного дерева, покрытую уплотненным грунтом по всей длине. Джунгли уже существенно потеснили ее, но все же она давала возможность быстро и без препятствий миновать чащу из колючек, совершенно непроходимую для белого человека.

Ветви над дорогой так тесно переплелись, что не пропускали ни дождя, ни даже света. Нас окружала какая-то особенная, внушающая страх тьма.

Передвигаясь очень быстро, Педро ушел далеко вперед и скоро совсем скрылся из виду. Я держался как можно ближе к Альберто. Немного спустя мы услышали крик и, пройдя еще несколько ярдов, увидели стоявших рядом Педро и сестру Марию Терезу.

Даже в этих обстоятельствах Альберто сумел сдержать свой нрав.

— Вы совершили глупость самого плохого сорта, сестра, — произнес он спокойно и твердо. — Я настаиваю на вашем немедленном возвращении обратно.

— А я, полковник, с такой же уверенностью заявляю, что пойду дальше.

Я с тревогой вслушивался в перекличку голосов лесных лис вокруг нас и понимал, что уже поздно возвращаться назад для любого из нас. Ее легкомыслие вызывало даже не гнев, а разочарование в ней, чувство презрения, потому что такие, как она, своим тупым упрямством в стремлении делать добро приносили в конце концов куда больше вреда, чем дюжина негодяев, подобных Авиле.

Тут за нами в ярде или двух послышался глухой звук. Моя рука быстро скользнула сквозь карман и нащупала предохранитель моего 'томпсона'. Я оглянулся, позади нас у края дороги в землю вонзилось копье хуна с подвешенным к нему черепом обезьяны.

— Что это значит? — вскрикнула сестра Мария Тереза.

— Только то, что нам запрещается возвращаться, — ответил Альберто. — Теперь решение, идти вам обратно или нет, сестра, принимаю уже не я. Если это послужит вам утешением, то знайте, что вы погубили всех нас.

И в тот момент недалеко от нас раскатисто забил барабан.

Мы постарались нагло не обращать на него внимания — а что еще нам оставалось делать? — и двинулись дальше. Педро впереди, за ним сестра Мария Тереза, я и Альберто рядом, плечо к плечу, замыкали шествие.

Джунгли вокруг нас кишели не только животными. Птицы, окрашенные во все цвета радуги, поднимались в воздух, потревоженные не только нами. Попугаи сердито перекликались между собой.

— Как вы сказали? — тихо спросил я у Альберто. — Вождь и пятеро старейшин?

— Не сыпьте соль на рану, — ответил он. — Сам вижу, что все идет гораздо хуже, чем я полагал.

Звук барабана усилился, и то, что гремел всего один барабан, таило в себе что-то особенно угрожающее. Во влажном воздухе почувствовался запах дыма от горящего костра, деревья стали реже, внезапно стало светлее, и мы увидели дом с высокой островерхой крышей, а за ним и другой.

То, что открылось, вовсе не удивило меня. Во времена большого каучукового бума многомиллионные состояния позволили их владельцам строить в верховьях реки такие небольшие дворцы. Будучи очень богатыми, хозяева содержали частные армии для защиты от индейцев. Но только не теперь. Те дни прошли, и Матаморос и подобные ему городки с каждым годом все больше разрушались под напором джунглей.

Мы вышли на большую площадку, оставшуюся на месте, где когда-то располагался дом. Бой барабана внезапно прекратился. В центре площадки нас ожидали.

Вождя племени, или касика, нетрудно было узнать не только потому, что он важно восседал на чурбане в пышном головном уборе из перьев попугая ары, а еще и потому, что нижнюю губу его оттягивал вниз на добрых два дюйма деревянный диск — признак особого достоинства у хуна.

Его люди выглядели так же, как и он. Яркие головные уборы из птичьих перьев, у всех шестифутовые луки, пучки стрел и копья в правой руке. Их одежда, если ее можно так назвать, состояла из набедренных повязок из коры дерева, скрывавших причинные места, да разных ожерелий и других украшений из раковин, камней и человеческих костей. Все воины имели боевую раскраску, их тела были густо вымазаны грязью цвета охры, характерной для данного отрезка реки. Они демонстрировали неудовольствие, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом свистящим шепотом, словно старухи. На их плоских угрюмых лицах застыло выражение детской злобы, непредсказуемой в последствиях.

Вождь, судя по тону, обрушился на нас с упреками. Педро перевел:

— Он хочет знать, почему святая леди и сеньор Мэллори находятся здесь. Он очень встревожен. Я не могу понять почему.

— Может, он намеревался немедленно покончить с нами, — предположил я, — и ее присутствие вывело его из равновесия.

Альберто кивнул и обратился к Педро:

— Переведи ему то, что я скажу. Хуна уже много убивали, настало время для мира.

Его слова вызвали новый взрыв негодования. Смысл ответа вождя состоял в том, что белые первыми начали войну, чтобы уничтожить хуна. Если все белые уйдут с земли хуна, тогда все будет хорошо.

Естественно, Альберто не мог давать таких обещаний, и он избрал атакующую тактику в переговорах. Хуна напали на миссию Санта-Елена, убили отца Контэ и много монахинь.

Вождь попытался отрицать этот факт, но ему трудно было поверить, хотя бы потому, что на его шее висели четки и распятия убитых монахинь. Его старейшины снова начали переминаться с ноги на ногу, хмурясь, словно школьники перед учителем. Тогда Альберто перешел к тактике давления. Они уже видели, что может сделать правительство. Они хотят, чтобы большие птицы белых людей еще раз сбросили огонь на их деревни?

Один за другим индейцы появлялись из леса и выходили на площадку. Я занервничал так же, как и Альберто, но он не показал виду. Они приближались, сбиваясь в маленькие группки и громко крича. Нет, они не старались подбодрить себя, чувство страха им вообще незнакомо.

Я мельком взглянул на сестру Марию Терезу и увидел ее — как это точнее объяснить? — прикованную к месту, с молитвенно сложенными руками и с состраданием в горящем взоре, вероятно, к этим пропащим, которых она жаждала вызволить из адского пламени.

Где-то через час Альберто поднял вопрос о двух пропавших монахинях. Ответ в своей простоте оказался смешон до нелепости.

Не признавая сам факт нападения на миссию Санта-Елена, вождь неистово отрицал всякую возможность того, что ими захвачены две женщины. Все убиты, кроме тех, кому удалось убежать.

На это Альберто заявил, что вождь лжет, потому что от них никто не смог уйти. В ответ вождь вскочил на ноги, впервые за все время, и обрушил на нас гневную тираду, все время тыкая пальцем в сторону Педро. Я заметил, что индейцы, вышедшие из джунглей, понемногу окружали нас, подходя все ближе и ближе и отрезая обратный путь в лес.

Альберто с небрежным видом закурил сигарету и предложил мне одну.

— С каждой минутой положение осложняется. Он вызвал меня сюда, чтобы убить, теперь я в этом уверен. Как вы оцениваете, сколько их тут?

— Не менее пятидесяти.

— Придется пристрелить одного-двух, чтобы попридержать остальных. Вы защитите меня сзади?

Прежде чем я ответил, вождь завопил снова. Педро сказал:

— Теперь он кричит на меня. Считает, что я предал свой народ.

В тот же миг сквозь завесу дождя просвистела стрела и впилась ему в правое бедро. Он с воплем упал на правое колено, и двое старейшин, воя в унисон, угрожающе подняли свои копья.