был чрезвычайно жизнерадостным, эксцентричным, любознательным, ироничным и сентиментальным. Его гибкий ум немедленно находил на все готовый ответ».

Не все признавали его столь остроумным и обаятельным, как Альфиери, но мало кто испытывал к нему неприязнь и уж никто не мог заявить, что он ничтожный человек. Однако на немцев он произвел менее благоприятное впечатление. В своих официальных меморандумах он осторожно оценивал положительную сторону сложившихся у него отношений с ними. На самом деле эти отношения вообще не сложились. Немцы посчитали его поверхностным и тщеславным человеком, к тому же стремившимся навязать свои интересы, что часто выглядело просто абсурдным. Однажды Уильям Ширер, американский иностранный корреспондент, во время пребывания в Берлине описал его как «клоуна, веселившего публику весь вечер. Безо всяких на то причин он, бывало, вскакивал с места и отдавал салют. Я не мог не обратить внимание на то, каким нервозным человеком показал себя Чиано. Он без конца двигал челюстями, хотя во рту у него и не было жевательной резинки».

Однако его первый официальный визит в Берлин в октябре 1936 года, месяц спустя после визита Ганса Франка в Рим, был довольно успешным. Риббентроп, возненавидивший Чиано, пока еще не заменил Нейрата на посту министра иностранных дел Германии, а Гитлер, который вскоре также проникся неприязнью к зятю Муссолини, принимал его в Берхтесгадене с почтительным уважением, граничившим со льстивостью. Он не скрывал радости, прочитав те дружеские послания Муссолини, которые привез Чиано. «Муссолини, — произнес фразу фюрер, которая не могла не понравиться зятю дуче, — является величайшим государственным деятелем во всем мире, с которым никто даже близко не может сравниться». Скороговоркой Гитлер высказался о международном положении, упомянул о растущей угрозе со стороны большевизма и отметил в утешение ускоренный темп перевооружения Германии. «Каждая конкретная проблема, — писал потом Чиано, — немыслимо долго разжевывалась Гитлером, а каждый свой вывод он повторял несколько раз, прибегая к различным словосочетаниям». Из сумбура многословия, обрушившегося на Чиано, он, тем не менее, вынес впечатление, что Гитлер в отношении Великобритании пока еще не пришел к окончательному решению и в настоящее время даже не исключает возможности заключения с нею того или иного соглашения. Муссолини, как никогда обозленный на Великобританию после того, как Хайле Селассие был приглашен на коронацию короля Георга VI, именно подобного соглашения и опасался и стремился во что бы то ни стало добиться того, чтобы англо-германское сближение не состоялось. Он с явным облегчением узнал от Чиано, что, несмотря на неопределенную позицию Гитлера, такое соглашение вряд ли будет иметь место, что Гитлер убежден в намерении Англии продолжать активно противодействовать им, и лишь объединившись, они будут обладать мощью, достаточной для того, чтобы нанести поражение Великобритании. «Через три года, — заявил Гитлер, — Германия будет готова, через четыре года — более чем готова; если же мне дадут пять лет, то это будет только к лучшему… Англичане считают, что сегодня в мире существуют две страны, ведомые авантюристами, Германия и Италия. Но во главе Англии также были авантюристы, когда она создала свою империю. Сегодня она находится под правлением ничтожных, некомпетентных людей». Несколько месяцев спустя, в сентябре 1937 года, на конференции в Нионе Великобритания совершила очередной выпад против Муссолини, подписав соглашение с Францией о защите торговых судов в Средиземном море, где якобы испанские, а на самом деле итальянские подводные лодки «совершают акты пиратства» в пользу Франко. И вновь Гитлер, осудив эту запоздалую, но необходимую попытку демократических стран эффективно объединиться против нарастающей мощи стран «оси», выразил Муссолини свое сочувствие.

Ибо также, как и Муссолини, стремившийся воспрепятствовать соглашению между Германией и Великобританией, мысль о котором в те годы постоянно витала в голове Гитлера, фюрер в свою очередь стремился воспрепятствовать возобновлению дружеских отношений между Италией и Великобританией в ущерб интересам Германии. Имея в виду эту проблему, а также для того, чтобы подчеркнуть особое значение солидарности стран «оси», Гитлер в 1937 году неоднократно направлял в Рим своих представителей, чьи визиты, казалось, прошли внешне в достаточно дружеской атмосфере. Но ни один из этих визитов не принес заметного успеха. Когда в начале года в Рим прибыл Геринг и дважды встречался с Муссолини, то обстановка в ходе этих бесед принимала подчас напряженный характер. Муссолини заранее настроил себя на предубежденное отношение к Герингу. Он считал его «развязным и претенциозным». Кроме того, дуче раздражало демонстративное восхищение Геринга личностью Бальбо. В тот момент, когда Геринг коснулся проблемы Австрии и заговорил об аншлюсе, словно он уже стал неизбежным, Муссолини, по свидетельству Пауля Шмидта, возмущенно покачал головой.

Однако Австрия была всего лишь одной из многих проблем Муссолини. Его нереализованные амбициозные планы в отношении Европы и Средиземноморья, а также озлобление, вызванное враждебной к Италии позицией западных держав, подвели дуче к мысли о том, что ему больше не следует оставаться глухим к льстивым речам Гитлера. В сентябре было официально объявлено о том, что он посетит Германию с государственным визитом. Он согласился принять приглашение Гитлера, объяснил дуче, на двух условиях: что ему не нужно будет брать с собой вечерний костюм и что ему будет предоставлена возможность встречаться не только с руководством страны, но и с простым народом. Эти условия не были вызваны присущей ему скромностью. Он хотел доказать, что даже на иностранном языке он способен довести берлинскую толпу до такой же степени экстаза, до которой он доводил жителей Рима; он также не хотел представать перед глазами немцев в гражданской одежде, в которой он выглядел далеко не столь импозантно.

Облаченный в пышный мундир, специально пошитый на заказ по этому случаю, Муссолини отбыл в Германию 23 сентября 1937 года в сопровождении большой свиты, разнаряженной, как и ее глава. Гитлер, не желая оставаться в долгу, приказал членам комитета по торжественной встрече Муссолини, которая должна была состояться на границе, также приодеться в парадные мундиры. Сам Гитлер, одетый в официальную форму нацистов, — в коричневую рубашку под кителем и черные брюки, следуя условиям церемониала, поджидал Муссолини в Мюнхене, на улицах которого по пути следования дуче были выстроены шпалерами войска, а здания разукрашены национальными флагами обеих стран.

На протяжении недель, предшествовавших визиту, Гитлер не только основательно подготовил торжественную встречу главы иностранного государства, включая, разумеется, обязательные почести, соответствующие этому событию, но и скрупулезно спланировал демонстрацию германской мощи. Все это Муссолини должен был, по мысли Гитлера, запомнить навсегда. И это ему удалось. До последних дней своей жизни, как бы дуче ни был разочарован в немцах, он, тем не менее, никогда не переставал восхищаться их способностью к эффективной организации, самоорганизации и самоотдаче, их высокомилитаризованной экономикой. С самого начала визита не оставалось сомнений в том, что оказанный ему прием произвел на дуче сильное впечатление, и для этого были основания. Несмотря на проливной дождь, громадные толпы людей с оглушающим ревом приветствовали дуче, улицы были окаймлены, казалось, нескончаемыми шпалерами замерших на месте солдат в стальных касках. Государственный визит состоял из банкетов в Мюнхене, присутствия на военных маневрах в Мекленбурге, посещения заводов в бассейне Рура, и каждое мероприятие неизменно сопровождалось парадом маршировавших гусиным шагом войск. В Берлине, в конце его турне по стране, более 900 000 человек собралось, чтобы послушать речь дуче. Муссолини был буквально потрясен оказанным ему приемом. Этому не смогло помешать даже вконец испорченное Герингом настроение, который, принимая Муссолини накануне, позволил своему ручному львенку вспрыгнуть на грудь дуче и до последней минуты развлекал его моделью электрической железной дороги. Общего впечатления не испортила ни разразившаяся гроза, раскаты грома которой то и дело заглушали речь дуче и нарушали работу громкоговорителей, ни проливной дождь, заливший все его бумаги с текстом заготовленной речи. Громадные толпы людей, заполнившие Майфельд, стойко, как на параде, пережидавшие ливень под открытым небом, шумными возгласами одобрения встретили окончание его речи, которую они уже не могли слышать и которую с самого начала не могли толком понять. После выступления Муссолини возвратился в автомашину, промокнув до нитки, но в полном восторге от общения с берлинцами. Дуче увидел «самую