— И после этого наступит мир?

— Ты мастер меча, Олловейн. — Она колебалась.

В ее широко раскрытых глазах читались страх и печаль, и это тяжким грузом легло ему на сердце. Неужели он обманулся в ней? И она хотела вовсе не Фальраха…

— Ты никогда не будешь жить в мире, друг мой. А теперь иди и слушайся своего сердца. Я и так уже открыла тебе больше, чем следовало.

Тарквинона едва не застали врасплох. Жиль де Монткальм любил сюрпризы. А еще он был очень недоверчив. Целую неделю Тарквинон ежедневно докладывал совету гептархов о ходе допросов. Нужно было принимать срочные решения. Он предоставил своим братьям письма. В том числе и новое письмо, которое написал для него этот проклятый ублюдок. Негодяй исчез. Он словно растаял в воздухе, хотя Тарквинон отрядил для слежки за ним трех расторопных ребят. Он найдет его. Тот, у кого есть столько золота, сколько получил Фернандо за свое предательство, рано или поздно покажется. Пусть даже он и очень хитер.

Тарквинон увидел Жиля у бронзовых ворот, которые вели вниз, к покоям вопрошающих. Гептарх беседовал со стражниками. На высоком худощавом гептархе была темно-синяя сутана из тонкой ткани с серебряным поясом. Аккуратно подстриженные усы и длинные, до плеч, седые волосы подчеркивали его узкое лицо, покрытое коричневыми пятнами, что для церковного сановника, очень редко бывающего на солнце, было удивительно. Все выглядело вполне безобидно. Впрочем, Жиль привел с собой семерых свободных рыцарей, дворян со старой родословной. Многие гептархи заводили себе гвардию из дворян, родом из того региона, где началось их восхождение по карьерной лестнице. Пожалуй, самым выдающимся качеством всех князей Церкви было недоверие. Они окружали себя бойцами, наемниками или гвардейцами благородных кровей, прегустаторами и предсказателями. Они пытались обезопасить себя от всех превратностей жизни, потому что очень редко умирали своей смертью, хотя за пределами внутреннего города почти всегда были неизвестны.

Тарквинон привел с собой только троих из своей личной гвардии. Он не мог долго размышлять и не хотел, чтобы его появление выглядело угрожающим. Не прошло даже четверти часа с тех пор, как он узнал о том, что Жиль собирается навестить пленников.

Все закрутилось слишком быстро. Теперь он жалел, что ему недостало мужества привести с собой больше людей.

— Дорогой мой Тарквинон, тебе действительно не стоило наносить мне визит. — Старый гептарх сердечно улыбался, хотя на самом деле его слова означали: тебе не следовало приходить!

— Мой дорогой друг, как я могу оставаться в стороне, ведь тебе придется столкнуться с вонью и неприятными ощущениями от посещения этого места?!

— Как мне сказали, сегодня ты был в темнице уже трижды. — Покрытые пятнами желтые зубы гептарха лишали его улыбку сияния. — Можно подумать, что тебе нравится проводить время в этом месте кошмаров.

Тарквинон спросил себя, не угроза ли это. Может быть, старик разгадал интригу?

— В столь далекое от бога место меня приводит исключительно долг.

Жиль поднял брови.

— Твои обязанности в том, чтобы находиться вдали от бога?

— Что ты имеешь в виду? — Тарквинону с трудом удавалось сохранять вежливость.

Старый гептарх разразился блеющим смехом и успокаивающе похлопал его по руке.

— Всего лишь шутка, брат. Всего лишь шутка.

Гроссмейстер украдкой оглядел сопровождающих гептарха. То были шестеро мужчин и одна женщина. Мужеподобная женщина, которая не хотела носить юбки и платья, как положено. Все они были высокими и стройными. На всех были брюки с сапогами и пестрые кожаные камзолы со шлицами. От взгляда Тарквинона не укрылось, что по крайней мере трое из них под камзолом носили мелкосетчатую кольчугу. Все они были вооружены рапирами и кинжалами, символами дворянского сословия. В отличие от наемников им нельзя было запретить входить во внутренний город вооруженными.

— Тебе нравится Лейла, брат? В прошлом году она выиграла крупнейший турнир по фехтованию в Марчилле и выставила мастеров фехтования нашего дорогого друга, эрцрегента Марчиллы де Лионессе, дрессированными обезьянами. Она из теараги, которых привел в лоно возлюбленной нашей Церкви святой Клементий, хотя должен признаться, что они сохранили некоторые весьма языческие привычки.

Лейла нагнула голову в знак приветствия. Она была бы красивой женщиной, если бы не вытатуировала на подбородке витиеватый цветочный узор. Варварство! Теперь Тарквинон припоминал, что слышал о ней. Некоторое время она подряжалась в Эквитании и заслужила там двусмысленное прозвище Скорпион, потому что якобы любила смазывать свои клинки ядом. На службе у старого гептарха она, должно быть, совсем недавно.

Мужеподобная женщина заплела волосы в тонкие косички, свисавшие ниже плеч. От нее исходил манящий сладковато-горький аромат.

Костяшками пальцев Жиль постучал по одной из картинок, которыми были украшены бронзовые ворота.

— Ворота похожи на стол бродячего певца, брат.

— Они изображают самые расхожие аргументы вопрошающих, — возразил Тарквинон. — Ведь тот, кто спускается туда, хочет знать, что его ожидает. Иногда одного взгляда на эти картинки достаточно, чтобы у молчунов развязались языки. Ты, должно быть, заметил, что у этой двери семь замков. Это было сделано не потому, что мы опасаемся, как бы пленники не сбежали. Замки существуют исключительно для того, чтобы появилась возможность ненадолго задержаться перед дверью. У молчунов появляется время посмотреть, что можно сделать для того, чтобы повлиять на ход разговора.

Жиль вздрогнул.

— Я спрашиваю себя, насколько близки Тьюреду были люди, создавшие это.

— Неужели ты сомневаешься в верности вопрошающих?

На это Жиль ничего не ответил. Он обвел взглядом выдавленные на меди рисунки, то и дело качая головой. При этом он кривился, словно у него были проблемы с пищеварением.

— Дорогой брат, тебе действительно нет необходимости входить в это место ужасов.

— Как я могу оставить тебя наедине с горечью правды? — тонко улыбнувшись, ответил Жиль.

Открылся седьмой замок, и стоявшие у ворот стражники сдвинули тяжелые створки. За ними располагалась освещенная факелами лестница, ведущая в комнаты вопрошающих.

— Не будешь ли ты так любезен указать мне дорогу к брату Оноре? Я охотно взглянул бы на него лично.

Так вот в чем дело. Тарквинон улыбнулся про себя. Оноре был еще жив, но находился в таком состоянии, что узнать от него что-либо было уже невозможно. У него началась гангрена, его сотрясала сильная лихорадка. От человека осталась только тень. Опасности он уже не представлял.

Гроссмейстер вел Жиля к подножию лестницы, в лабиринт подземных туннелей и комнат. В те времена, когда Анисканс был языческим городом, здесь хоронили мертвых. Это место представляло собой лабиринт из древних гробниц. Место, в котором всегда присутствовала смерть.

В воздухе витала вонь горелой плоти. Тяжелые деревянные двери поглощали большинство звуков, но не все. Постоянно слышались тихие всхлипы, похожие на звучание ветра, когда он проносится по узким ущельям. Иногда кто-то завывал, кто-то вскрикивал.

Тарквинон краем глаза наблюдал за Жилем. Гептарх был не из неженок. Казалось, все это не производило на него ни малейшего впечатления. По крайней мере он не подавал виду. Идущая за ним Лейла, в отличие от него, не утруждала себя попытками скрыть презрение.

На грязной, посеревшей двери были пометки мелом, чтобы можно было легче отыскать нужное помещение и не мешать лишний раз чужому допросу. Пометки так часто стирались и снова обновлялись, что