Почему бы и нет? Мы договорились встретиться через час в ресторанчике Луи, славившемся своими мясными и рыбными блюдами. Стейки — большие, нежные и не слишком дорогие — там подавали с жареными грибами, и нарезанным колечками луком, и тонко наструганной морковью. Эти сочные, в меру прожаренные куски мяса, тающие во рту, вкупе с самыми дешевыми в Нью-Йорке лобстерами приводили меня к Луи в те дни, когда деньги на бензин я добывал, сдавая пустые бутылки.

Кофейник был еще на треть полон тепловатой темно-коричневой жидкостью. Я достал из нижнего ящика бутылку джина и налил немножко — чтобы подсластить это пойло. Потом энергично взболтал образовавшуюся смесь и выпил прямо из носика, разумеется, пролив несколько капель на подбородок. Я успел подхватить их загипсованным запястьем и в два приема осушил эту, с позволения сказать, чашу. Потом опять плеснул в нее джину и покрутил кофейник, чтобы ни один гран кофеина не пропал даром.

Мой коктейль вышел на славу. Я допил джин, принявший коричневатый цвет, и спрятал кофейник в шкаф. Быть может, кто-нибудь меня и осудит, но это самый легкий и простой способ мыть кофейник. Легкий, простой и приятный. Недаром мама мне в детстве говорила: «Сделай из работы забаву, и самое неприятное дело будешь делать с удовольствием».

Потом я слегка прибрал свой кабинет, пытаясь разгрести завалы, образовавшиеся за неделю. Я не очень старался и не слишком утруждал себя. Мешал гипс, мешала жара и то, что мне было в сущности глубоко наплевать, на что похож мой офис. И уборку я затеял, чтобы убить время и при этом не вылакать до дна мой «Джилби».

Однако зазвонил телефон. Это был Френсис. Он собрал требовавшиеся мне сведения. Я спросил, не желает ли он пообедать. Желает.

— Мы с Хью встречаемся у Луи.

— Возьмете в компанию?

— Конечно. Но это будет удержано из твоего гонорара.

— Ни в коем случае. Ты оплатишь счет и скостишь себе налоги.

— А ты почему не хочешь?

— Я могу раскошелиться только на «Бургер Кинг».

— Ладно. Треть плачу я, остальное из твоего гонорара.

— Чаевые тоже за тобой.

— О Боже мой! Ладно.

С этими словами я повесил трубку. С юристами лучше не связываться, даже в таких вопросах. Потом взглянул на часы и сообразил, что если выйти прямо сейчас, я смогу пройти через Томпкинс-сквер-парк. Он всегда действует на меня умиротворяюще благотворно. Так хорошо прогуляться по аллее, глядя, как играют в шахматы старички, как предлагают поставщики наркотиков свой товар прохожим, а грабители собирают с них же деньги себе на обед. Ну, ладно, насчет «умиротворяюще благотворно» я загнул, но все же лучше пройтись, чем наводить тут порядок. А потому я взял шляпу, выключил свет и запер за собой дверь.

От пыли еще никто не умирал.

Я пришел вторым. Хьюберт был уже там. Ничего удивительного. Он всегда является заблаговременно, чтобы занять свой любимый столик — под Чарли. Там с потолка свисает чучело здоровенной рыбины, которую Хью окрестил Чарли. Одно время нас за этот столик сажать отказывались, потому что как-то раз, немножко перебрав, мы заключили пари: кто ловчее набросит кружок лука Чарли на нос, тот обедает за счет проигравшего. Луи и сидевшие за соседними столами посетители, были не в восторге от наших забав.

А началось это после того, как мы с Хью наведались в Квинс к некоему Менфилду Миллсу, работавшему по кокаину. Он обещал нам кое-что рассказать. Но не успел. Миллс был тем самым ласковым теленком, что двух маток сосет: он грел и клиентов, и поставщиков, пользуясь безвыходным положением первых и спешкой вторых. Как водится, к добру это не привело, махинации Миллса вскрылись, и сто квартиру посетили отрицательные персонажи. Они связали дилера и всю его семью, заткнули им рот и, не спеша, занялись своим делом, чтобы другим неповадно было. Они отрезали уши, груди, пальцы на руках и на ногах, а ребенка распяли на потолке — чтобы не оставалось недоговоренностей. Не знаю, сколько времени мы с Хью простояли в оцепенении, глядя, как капает сверху кровь.

Убийцы этим не удовлетворились. На обеденном столе они оставили килограмма два-три кокаина, на туалетном столике в спальне разложили весь арсенал Миллса, а в третьей комнате мы обнаружили несколько картонных коробок, набитых деньгами. В одной были десятки, в другой — двадцатки, в третьей — полусотенные, и в четвертой — сотни. Там же на кровати вниз лицом лежал десятилетний сын Менфилда, из которого ручьем хлестала кровь, заливая матрас, простыни, унося вместе с осколками стекла, забитого ему в задний проход, и последние капли жизни. Этого зрелища Хью не перенес.

Я едва успел пригнуть ему голову к коробке с сотенными бумажками, как все съеденное и выпитое накануне пошло из него волна за волной прямо на кучу скомканных банкнот. Когда же это извержение наконец прекратилось, мы очнулись и поспешили прочь. Коробку с облеванными долларами взяли с собой, чтобы не сбивать полицию с толку: афишировать наш визит было ни к чему. Людей брали за одно место с меньшими основаниями, чем давали силам правопорядка мы с Хью. Это во-первых. А, во-вторых, деньги у нас печатают на бумаге высочайшего качества, и она отлично отмывается.

Уложив коробку в багажник, мы начали марафонский забег по барам, стараясь утопить в спиртном воспоминание о расчлененных телах, о лужах кропи и об остекленелых глазах с навеки застывшей в них мольбой о пощаде. К тому времени, когда мы добрались до Луи, набрасывание колечек лука на морду Чарли вовсе не казалось нам чем-то чересчур экстравагантным.

...Я подошел к столику, заранее морщась от остроумия Хьюберта, не замедлившего подать реплику:

— Хей-хей, Джеки Хейджи! Чарли просит заказать побольше лука.

— Передай ему, в меню этого ресторана лук больше не значится.

Я уселся рядом с Хью, и в ожидании Френсиса мы завели легкий светский разговор. Тут появился и наш юрист, удивленно присвистнувший при виде моей физиономии, нарядно освещенной несколькими фонарями.

— Ух ты! Что случилось, Джек? Автобус протаранил?

— Нет. Не в тот сортир зашел.

Из ниоткуда возникший официант вручил нам меню, осведомился, что мы будем пить, и предупредил, что насчет лука можно не беспокоиться Его не подадут. Не дают забыть. Мы не вступили с ним в перепалку и заговорили о деле. Первым слово получил Хью.

— Так, если в-в-вкратце, можно сказать: антиквариат.

— Отлично. Теперь давай не вкратце.

— 3-значит, это список всякой старинной дряни. Вот, пожалуйста. Во-первых, такие акварельки- открыточки, которые голландцы, переселившиеся в Пенсильванию, рассылают по случаю рождения или свадьбы. Обычно до-довольно аляповатые и тянут не больше сотни. Но попадаются и настоящие шедевры, такие тщательно выписанные миниатюры — эти идут по четыре-пять тысяч за штуку.

— Дальше.

— Дальше. Ме-метлахские п-п-плитки. Метлах — это такой город в Германии, там их делают уже лет сто пятьдесят. Цена зависит от стиля, времени изготовления, ко-ко-количества имеющихся экземпляров и прочая, и прочая. Каждая — от двух до трех тысяч.

Хьюберт продолжал свой доклад, и я постепенно стал понимать что к чему. Большая часть миллеровской коллекции была германского или голландского происхождения, что для человека с немецкой кровью, да еще живущего в штате Пенсильвания, где так много выходцев из Голландии, да еще владельца магазина, естественно. Хьюберт особо подчеркнул, что неспециалист не обратит на нее никакого внимания — это не тот вид антиквариата, который бросается в глаза, суля огромные деньги.

А потому Миллер в выходные дни методично прочесывал отдаленные фермы, отыскивая там настоящие сокровища, долженствовавшие обеспечить ему и Маре счастливое будущее. Стерлинг сказал мне, что у Миллера были ценности, на которые и положили глаз Мара с Каррасом, На желтом листке бумаги, найденном мною у него в чемодане, был список пропавших предметов. Зачем он привез его с собой — не знаю. Если бы хотел вернуть похищенное, сказал бы мне в нашем первом разговоре. Впрочем, теперь уже это было