— Верно. Вы не заметили случайно — он не выходил? Мы договорились, что встретимся, как только он приедет, но я был... гм-гм... занят. А теперь звоню — никто не подходит.

— Каррас... Каррас... — припоминая, сказала она. — Такой худенький, с темными волосами... не очень представительный... Да, он здесь! Никуда не выходил. Хотите, я передам телефонистке, чтобы она попросила его позвонить вам?

— Благодарю вас, не стоит. Это мы уже пробовали.

Я несколько минут пребывал в замешательстве, но потом меня охватило и стиснуло дурное предчувствие. Оно всем знакомо, это ощущение: оно ударяет в мозг и молниеносно отзывается в почках. Эту болевую вспышку человек чувствует всякий раз, когда судьба начинает бессовестно мухлевать и передергивать. Разумеется, фактов у меня не было, но предчувствие внятно твердило, что за ними дело не станет.

— Так-с. А не скажете ли, к нему приходил сегодня кто-нибудь?

Я задал этот вопрос, потому что в том отеле, где я рекомендовал Каррасу остановиться, посетители обязаны записываться у портье. Дама на том конце провода, извинившись, попросила минутку подождать, сверилась с регистрационной книгой и сказала:

— Да, сэр! В десять утра к нему приходил мистер Джек Хейджи.

Ей так замечательно удавались беглые словесные портреты, что я не мог отказать себе в удовольствии спросить:

— Джек Хейджи... Он с тростью, да?

— Совершенно верно. Крупный такой мужчина, плечи широченные. И зачем такому здоровяку трость?

А она ему и ни к чему. Трость припасена для Карраса. Я поблагодарил регистраторшу и надавил кнопку вызова, чтобы, не теряя времени, связаться с Рэем. Это только в телефильмах частный сыщик, имя которого фигурирует в деле об убийстве, может спрятаться и дурачить полицию сколько влезет. Про меня что-то таких фильмов не снимают, а потому я и повел себя по-иному.

— Джек, — сказал капитан, прежде чем я успел произнести хоть слово. — Мне не хочется слушать очередную скверную новость.

— Тогда повесь трубку. Других новостей у меня нет.

— Попробуй только скажи, что это имеет отношение к Миллеру — и я тебя задушу собственными руками.

— Задушил один такой.

Потом я сообщил ему — «кто», «где», «как» и, разумеется, «что». А «почему» не сказал, потому что и сам не злая — пока. Рэй ответил, что у него нет времени рыскать по городу и проверять мои версии.

— Конечно-конечно, у вас, сэр, есть дела поважнее и поприятней. Отлично. А я сейчас поеду в отель и заставлю тамошнего охранника открыть мне номер Карраса.

Капитан вздохнул и пообещал быть в гостинице через полчаса. Мне он велел до его приезда в номер не соваться. «Слушаю, сэр», — сказал я и повесил трубку. Потом минут пять сидел, тупо уставившись на телефон, и видел перед собой улицу, словно стены стали прозрачными. Остатки благодушия, которым я, скорее всего, обязан был Джин, взорвались и растаяли черным дымом, наткнувшись на скалы, фигурально выражаясь, на скалы гибели Карраса. Внутренний голос, отчаянно пытаясь спасти это новообретенное и тотчас исчезнувшее настроение, напомнил, что пока нет данных, непреложно свидетельствующих: миллеровского дружка нет в живых.

У тебя есть только подозрение, говорил голос. Подозрение, что Каррас валяется у себя в номере с размозженным черепом и переломанными костями. А может, его приходили всего лишь попутать и заставить убраться из города? А может, его телефон не отвечает, потому что он предпочел послать подальше город Нью-Йорк и кишащих там убийц-маньяков?

Но я знал, что это не так. Я был в этом полностью убежден. Однажды Карраса уже избили по той же самой причине, по какой на этот раз прикончили: он влез не в свое дело, он подставился, а подставиться он мог только из-за одного-единственного человека. Я знал это так же точно, как и то, что Каррас убит. Забит до смерти, забит методично, медленно и жестоко той самой тростью, с которой я знаком довольно близко. Даже слишком близко. Знал я и то, что постараюсь изо всех сил, чтобы тростью этой никого и никогда больше не били. Я сделаю это, даже если это будет последнее мое деяние в этой жизни.

С тем я и встал из-за стола, вытер лоб и ладони насквозь мокрым платком и проверил револьвер — разобрал, смазал и зарядил. Потом надел кобуру, вложил в нее 38-й и по обыкновению убедился, что лежит он удобно и вынимается легко. Потом выключил вентилятор и закрыл все окна. Я знал, что вернусь сюда не скоро. И бегать от полиции буду долго.

И с Джеффом Энтони в ближайшее время встречи не произойдет. Но когда-нибудь мы встретимся непременно. Я расслабился и позволил судьбе и мисс Джин Уорд, умеющей улыбаться сквозь слезы, немножко сбить себя с толку. Я не виноват в смерти Карраса и не испытываю угрызений совести: пусть бросят в меня камень те, от кого никогда не уходили их любимые, кому никогда не казалось, что с любовью покончено навеки. И те, кого нежданный всплеск чувств никогда не превращал в счастливого мерзавца, которому ни до чего нет дела. Впервые за долгие годы мне выпало чуть-чуть счастья — ну, казните меня за это!

Что говорить — на душе у меня было погано: человек погиб оттого, быть может, что в нужную минуту я не смог снять телефонную трубку. И все-таки — я не жалел о том, что заставило меня уйти из кабинета, когда Каррас, быть может, звонил туда. Меня не оказалось на месте — и человека нет в живых. Но ведь я не Господь Бог. И не ясновидящий, будущее предсказывать не умею. А умею я всего-навсего очищать дерьмо, которое наваливает у моей двери настоящее.

И делаю это с помощью машинки, висящей в кожаной кобуре у меня год мышкой. Еще раз проверив, легко ли она оказывается в руке, я вышел из кабинета и запер дверь. Дело явно шло к развязке.

Ну и отлично. Лично я — готов.

Мы стояли перед дверью номера. Муки стучал в нее и останавливался, ожидая отклика. Но я-то знал, что отклика не будет. По дороге из холла сюда, в коридор, Рэй трижды предупредил, что прокрутит меня через мясорубку, если я напрасно поднял тревогу. Постепенно я стал все яснее понимать, что участь эта постигнет меня в любом случае — что бы ни обнаружили мы в номере и даже если не обнаружим ничего.

Наконец капитану надоело смотреть, как Муни колотит своими кулачищами, удивительно похожими на оковалки ветчины, в обитую железом дверь, и он приказал отельному охраннику отпереть замок, что и было сделано. Мы вошли в номер. Все на первый взгляд было нормально. Легкий беспорядок, разбросаны газеты и какая-то одежда, но на место преступления не похоже. Но, повторяю, только на первый взгляд.

В самой атмосфере висело что-то такое, что не позволило Рэю и Муни завопить о попусту потраченном времени. Может быть, они не вцепились мне в глотку, увидав на туалетном столике разбитую лампу, выглядывающую из-под наброшенных на нее каррасовских шортов. Стараясь держаться поближе к стеночке, мы прошествовали в ванную. Вот там мы и увидели кое-что.

Каррас валялся в ванной. По всей видимости избиение, от которого три стены из четырех были забрызганы кровью и мозгами, началось у двери, а потом жертву втащили внутрь и бросили в ванную. Впрочем, может быть, он сам прибежал сюда, пытаясь запереться. Так или иначе, он умер, и смерть его была мучительна.

Скрутили его мгновенно — связали и заткнули рот его же собственной одеждой. И потом, наверно, наступила тишина, нарушаемая только звуками глухих ударов и треском ломающихся костей. И бедолага Каррас стал просто грудой мяса и собственном соку. Все было сплошь залито кровью: пол от стены до стены, и сами стены, и даже на потолке виднелись кровавые подтеки. Оба глаза были выхлестнуты из орбит, и вытекающий белок смешался с лужицей уже подсохшей и почерневшей крови.

Под кожей причудливыми буграми выпирали переломанные кости, кое-где прорвав ее острыми краями, осколки похрустывали под ногами на полу, приклеились кровью к ванне и стенам. Каррас — рот его был заткнут кляпом — лежал грудью на бортике ванны, но при этом талона его была совершенно противоестественным образом вывернута вверх и точно рвалась прочь из фаянсового гроба. Одна сломанная нога была подогнута, другая свешивалась наружу. Когда Рэй сделал попытку перекинуть ее через