ними гонятся. А они так заботливо его устроили, как только можно устроить человека в таком состоянии.
— Верно, — сказал Томас Хадсон. — И тех на острове они тоже очень заботливо устроили.
— Да, — сказал Вилли. — Вот в том-то и беда.
Тут вошел Питерс. Он всегда держался как солдат морской пехоты, даже когда был не в лучшем виде, и очень гордился той подлинной дисциплиной без внешних формальностей, которая была правилом на судне. Он больше чем кто-либо умел этим пользоваться. Но сейчас, войдя, он стал по стойке «смирно» и отдал честь, из чего стало видно, что он пьян, и сказал:
— Том, то есть, простите, сэр. Он умер.
— Кто умер?
— Пленный, сэр.
— Хорошо, — сказал Томас Хадсон. — Включи свой генератор и постарайся связаться с Гуантанамо.
У них, наверно, что-нибудь для нас есть, подумал он.
— Пленный говорил? — спросил он Питерса.
— Нет, сэр.
— Вилли, — сказал Томас Хадсон, — как ты себя чувствуешь?
— Очень хорошо.
— Возьми несколько магниевых лампочек и сделай с него два снимка в профиль, с одной и с другой стороны. Откинь одеяло, и стяни с него шорты, и сделай один снимок во весь рост, как он там лежит на корме. Еще один снимок анфас головы и один — анфас во весь рост.
— Слушаю, сэр, — сказал Вилли.
Томас Хадсон поднялся на мостик. Он слышал, как заработал генератор, и видел вспышки магниевых лампочек. Там наверху, где все подсчитывают, не поверят даже тому, что у нас вообще был пленный. Доказательств нет. Кто-нибудь скажет, что это было просто мертвое тело, которое фрицы спихнули в море, а мы подобрали. Надо было раньше его сфотографировать. А, ладно, ну их к чертям. Может, завтра мы остальных добудем.
Подошел Ара.
— Том, кого ты назначишь отвезти его на берег и похоронить?
— Кто сегодня меньше всех работал?
— Все много работали. Я возьму с собой Хиля, и мы вдвоем все сделаем. Зароем его в песок над линией прилива.
— Лучше повыше.
— Я пришлю Вилли, и ты ему скажи, какую надпись сделать на доске. У меня в кладовой есть подходящая доска от ящика.
— Присылай Вилли.
— Зашить тело в брезент?
— Нет. Только заверните в его собственное одеяло. Присылай Вилли.
— Что нужно? — спросил Вилли.
— Сделай на доске надпись: «Неизвестный немецкий матрос» и поставь дату.
— Хорошо, Том. Мне съехать на берег для похорон?
— Нет, Ара и Хиль поедут. Сделай надпись и отдохни, выпей чего-нибудь.
— Как только Питерс поймает Гуантанамо, я пришлю тебе сказать. А ты сам не хочешь сойти вниз?
— Нет. Я и тут отдыхаю.
— И каково это — бодрствовать на мостике такого большого корабля, с сознанием своей ответственности и всякой прочей дерьмовой хреновины?
— Примерно так же, как делать надпись на той доске.
Пришла радиограмма из Гуантанамо. Расшифрованная, она гласила:
ПРОДОЛЖАЙТЕ ТЩАТЕЛЬНЫЕ ПОИСКИ ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ.
Это нам, сказал про себя Томас Хадсон. Он лег и тут же заснул, и Генри укрыл его легким одеялом.
За час до рассвета Томас Хадсон уже был внизу и смотрел на барометр. Оказалось, что барометр упал на четыре десятых, и он разбудил помощника и показал ему.
Помощник посмотрел и кивнул.
— Ты же видел вчера грозовые тучи над Романо, — сказал он. — А теперь они переходят на юг.
— Завари мне, пожалуйста, чаю, — попросил Томас Хадсон.
— У меня есть холодный в бутылке на льду.
Томас Хадсон пошел на корму, отыскал ведро и тряпку и вымыл палубу. Ее уже успели помыть, но он вымыл еще раз и прополоскал тряпку. Потом взял бутылку с холодным чаем, поднялся на мостик и стал ждать, когда рассветет.
Еще до света его помощник выбрал кормовой якорь, потом они с Арой выбрали бортовой якорь и наконец втроем с Хилем втащили шлюпку на борт. Потом помощник откачал трюмную воду и проверил моторы.
Помощник высунул голову наверх и сказал:
— Теперь можно в любое время.
— Почему столько набралось воды?
— Да там у меня сальник один разболтался. Я уже подтянул его немного. Но пусть лучше набирает воды, чем чтобы моторы перегревались.
— Хорошо. Пошли ко мне Ару и Генри. Будем уходить.
Они выбрали якорь, и Томас Хадсон повернулся к Аре:
— Покажи мне еще раз то дерево.
Ара показал. Оно виднелось чуть повыше линии прилива в бухте, которую они покидали, и Томас Хадсон карандашом поставил на карте маленький крестик.
— Питерсу больше не удалось поймать Гуантанамо?
— Нет. У него опять перегорело.
— Ну что ж, мы идем по пятам за ними, и впереди их тоже кто-то ждет, и у нас есть приказ.
— Ты думаешь, Том, ветер в самом деле переменится?
— По барометру выходит, что так. Увидим, когда он опять посвежеет.
— Около четырех часов ветра почти совсем не было.
— Донимают тебя мошки?
— Только днем.
— Сойди вниз и опрыскай там все. Какого черта нам возить их с собой?
День был прекрасный, и, глядя назад, на бухту, где они стояли на якоре, глядя на берег и чахлые деревья Кайо Круса, так хорошо им обоим знакомого, Ара и Томас Хадсон видели высокие, громоздившиеся над сушей облака. Кайо Романо так возвышался над морем, словно это был уже материк, а над ним еще выше в небе стояли облака, суля то ли южный ветер, то ли штиль, то ли прибрежные шквалы.
— Ара, что бы ты надумал, если б был немцем? — спросил Томас Хадсон. — Что бы ты сделал, если б видел все это и понимал, что очень скоро заштилеет?
— Попытался бы пробраться в глубь какого-нибудь острова, — сказал Ара. — Вот что я бы сделал.
— Но для этого нужен проводник.
— Я достал бы проводника, — сказал Ара.
— Где бы ты его взял?
— У рыбаков на Антоне или где-нибудь поглубже на Романо. Или на Коко. Там, наверно, рыбаки сейчас солят рыбу. На Антоне, может, даже нашелся бы вельбот.
— Попробуем сперва Антон, — сказал Томас Хадсон. — Приятно проснуться утром и стать к штурвалу,
