Мы объебем их потому, что мы до сих пор любим царя Ивана — за то, что поляков давил. Какая нам сегодня от этого радость? Кажется, никакой, но мы все равно любим. Мы радуемся давним достижениям грозного царя, как своим собственным, потому что мы убеждены: царь Иван давил их всех правильно. И не только он.

— Сталин всех ебал — и все было в порядке.

Так вам скажет наш исторически образованный офицер, даже и молодой. Он, правда, не совсем знает, кого именно Сталин ебал, но знает, что ебал — и это было правильно.

Царь Иван Грозный, впрочем, не только расширял и теснил, не только лично рубил стрельцам головы и кормил медведей гостями. Это была ренессансная личность, это был писатель, и не самый скучный.

Чего стоит его обращение к беглецу князю Курбскому: «Кал еси, мразь еси, пес смердный еси!». Или царский совет мятежному князю постыдиться раба своего Васьки Шебанова, сохранившего под пыткой верность господину. Царь Иван на многих страницах позорил малодушного князя за то, что тот не отдал себя в руки царского палача и тем самым лишил себя возможности принять мученический венец и попасть сразу на небо. Царь был богослов, по строгому царскому завету его, уже мертвого, постригли в монахи.

И вообще, наша ли русская только это трудность — энтузиасты, перекраивающие жизнь вокруг себя и умирающие, не успев закончить своих перестроек? Может быть, остальные люди живут точно так же и называют это сухим выражением «вопрос преемственности власти»? И только мы, как шаманы, заладили: проклятие.

А дело, быть может, только в нашей слишком глубокой памяти — мы переживаем великие начинания своих энтузиастов слишком долго, в то время как другие отряхиваются и идут дальше. Немцы как-то разобрались со своим Гитлером, а для нас Сталин по сей день вопрос практической политики.

Да что там Сталин, мы с царем Иваном Грозным до сих пор не разобрались. Две тысячи дев он растлил — хорошо это или плохо? Ему хорошо, а вот как для державы?

Зато власть мы любим, а они власти боятся. Они забыли, что такое власть, а нам, не забывшим, завидуют и злословят. По их мысли мы все, кто на восток от Бобруйска, деспоты, тираны и хамы.

А это не так, просто мы за власть до сих пор деремся, мы до сих пор верим в силу, и силы этой у нас больше, чем у них.

Так получилось не вчера и изменится не завтра. Мы объебем их, потому что мы для них — деспоты. А они для нас — нет.

В октябре 2002 года я после четырехлетнего перерыва посетил книжную выставку-ярмарку во Франкфурте-на-Майне. Главное впечатление от выставки — на весь «Восточный блок» мировой книгоиздательский бизнес положил с прицепом. Один полупустой павильон, где на 50-миллионную Украину нашлось примерно четыре квадратных метра площади. Рядом с турками, курдами и греками.

Российская эскпозиция отличилась тем, что привезла вывеску два на три метра в виде трехцветного флага. Под вывеской поставили компьютер, за компьютером сидела бабенка и смотрела как полагается — волчицей. И больше ничего, не было даже стульев. Наши издатели сидели краешками задов на полках для книг, являя собой живую иллюстрацию к выражению «хуй на жердочке».

Главные впечатления от самого Франкфурта — столько сволочи, сколько можно увидеть во франкфуртском трамвае за одну поездку, в московском метро не увидишь за полгода.

Турки, курды всех видов, какие-то паломники в белых халатах, индокитайцы — и все сволочь. Албанцы косовские, македонские и прочих разновидностей на каждом шагу. Так обнаглели, что в центре города играют в три наперстка, как когда-то в Москве в Южном порту. Вся эта интер-сволочь как будто чего-то ищет или ждет. Им всем почему-то нашлось место в трамвае самого богатого города Германии.

Там остро не хватало нас. Особенно не хватало нашей сволочи, которая местную расставила бы по местам. Как в Праге или Будапеште.

Наши зажравшиеся европейские братья вот-вот приползут к нам на коленях с мольбой подбросить им нашей сволочи. Как можно больше и сразу. Каждому нашему бандиту выпишут по ордену Почетного легиона — только спаси, браток, дай отдышаться от напора черно-желтых пришельцев, нашедших в Европе благоприятную среду для обитания и размножения.

На остановке трамвая во Франкфурте стояла то ли кампучийка, то ли тайка — страшненькая, наверное, забракованная даже невзыскательными местными борделями, с коляской, в которой сидел полубелый ребенок. Умный франкфуртский трамвай не только открыл перед ней двери — опустилась специальная платформа, на которую нужно было закатить коляску.

Наша желтая сестра не повела даже глазом — будет она коляску на платформу закатывать, если у нее дитё полубелое!

Единственный во всем вагоне немец, сосредоточенно сосавший из банки пиво, подхватился с места, выскочил на улицу и занес коляску с полубелым ребенком. Желтая сестра, как ни странно, поднялась по ступенькам сама. То есть не стала ждать, пока немец занесет и ее.

Потом немец застенчиво сказал «битте», на что будущая хозяйка Европы снова не издала ни звука. Не нужен ей во Франкфурте немецкий — это они, немцы, пусть по-индокитайски учатся.

Перед городской ратушей Франкфурта собралась свадьба — местные говорят, самая что ни на есть типичная. Жених был немец, парнишка лет тридцати вполне товарного вида. У нас в Саратове ему бы отбоя не было от баб. Невеста снова из Индокитая, с двумя индокитайскими детьми. Судя по наличию детей, невеста была не вполне девственная. Что в их родном Индокитае не везде одобряется, а вот во Франкфурте проходит на ура.

Счастливый немецкий папа уже готовых индокитайских детей млел от тихой радости. Родственники стояли с обеих сторон врачующейся пары, при немце — немецкие, при индокитайке — индокитайские. Никаких речей, поскольку языки у всех стояли барьером. Все молчали и улыбались.

«Наши упитанные европейские братья уже всё просрали!». Это заключение я повторял много раз, гуляя по главному франкфуртскому бульвару под названием «Цайл». Они уже закончили свое существование в истории, их уже нет. Пока они сидят в своих банках и считают хрустящие бумажки, их улицами овладели заторможенные от многовекового пещерного инцеста албанцы, счастливые от возможности разбавить наконец свою не в меру густую кровь.

Франкфуртский «Цайл» в октябре 2002 года представлял собой картину геополитического поражения наших упитанных европейских братьев. В густой толпе этнических немцев нужно было отыскивать взглядом, и эти найденные немцы были тоже похожи на сволочь.

Недалеко от вокзала франкфуртская полиция поймала подозрительного. Трое рослых полицейских и две девицы всей командой обыскивали веселого негра. Полицейский в черных перчатках шарил у негра в штанах, девицы вдвоем прощупывали грязный рюкзачок, еще один полицейский рассматривал ветхие документы негра и еще один говорил что-то по рации.

Негр возбужденно хихикал, с руками за головой переживая попытки полицейского в черных перчатках найти в его штанах что-нибудь криминальное.

«Если вы по пять человек будете ходить на одного негра, вам скоро придется всех немцев призвать в полицию!» — подумал я.

Потом обысканного негра поставили к стене, разрешили опустить руки и двое полицейских по очереди стали говорить ему что-то, наверное, очень смешное. Потому что негр хохотал без остановки. Он не боялся этих рослых немецких парней в зеленом. А девицам-полицейским, кажется, советовал на будущее тоже покопаться в его штанах, и не обязательно в перчатках. Негр еще не вполне проникся духом эпохи и выглядел допотопно гетеросексуальным.

Ему вернули его мятые бумажки и отпустили. И пошли все впятером ловить следующего негра. Чтобы снова пошарить у него в штанах и отпустить. Достойное занятие.

Наши упитанные европейские друзья обошлись без своего Горби и даже без перестройки. Вавилонское смешение народов на улицах их городов только начинается. Они не понимают пока, что случилось. И уж совсем не понимают, что никаких демократических или хотя бы мирных решений случившееся не имеет.

Еще недавно благородная и аристократическая «Кайзерштрассе» во Франкурте-на-Майне сегодня представляет собой притон под открытым небом, где бордели, наскоро сварганенные албанскими жертвами сербского геноцида, чередуются с вонючими буфетами с кебабом и гиросом. Это не просто надолго, это навсегда.