— Нет, именно слабый. — В голосе старика послышалось явное раздражение, но, кажется, он этого и хотел — раздражаться и кричать. — Чума и эпидемии убирали слабых, а сильные выживали. Естественным образом поддерживался нужный уровень. Природа знала, что делает. Сильные продолжали жизнь на земле, они давали новое потомство.

— Неужели, Юстас, вы действительно считаете, что человечество вырождается? — воскликнула Амелия Браун, и О'Доннел увидел, что она улыбается. Она, должно быть, хорошо знала все штучки старика Суэйна.

— Да, мы вырождаемся, по крайней мере здесь, на Западе. Мы продлеваем жизнь калекам, слабым и больным. Мы взваливаем на плечи общества груз из людей бесполезных и никчемных, не способных принести пользу обществу. Вот скажите мне, зачем нужны все эти санатории и больницы для неизлечимо больных? Говорю вам, медицина сегодня занята только одним — как сохранить жизнь тем, кто должен умереть. Мы делаем все, чтобы они жили и плодили себе подобных. И так до бесконечности.

— Наука пока еще не установила непосредственной связи между болезнями и наследственностью, — заметил О'Доннел.

— В здоровом теле здоровый дух, — огрызнулся Суэйн. — Разве дети не наследуют все слабости и пороки родителей?

— Не всегда. — Спорили теперь только О'Доннел и старый магнат.

— Но в большинстве случаев, не так ли?

— Бывает, что и так.

— Не поэтому ли у нас так много психиатрических больниц?

— Возможно, мы просто больше стали уделять внимания психическому здоровью населения в целом.

— А возможно, мы просто стали заботиться о том, чтобы сохранить для общества побольше никчемных и больных людей. Да, да, никчемных, слабых людей! — передразнил его Суэйн. Он распалился так, что почти кричал и даже закашлялся. «Надо по осторожней, — подумал О'Доннел, — а то еще его хватит удар».

Старик отпил немного коньяку и, словно угадав мысли О'Доннела, сердито проворчал:

— Не беспокойтесь, молодой человек. Еще неизвестно, кто кого переспорит.

О'Доннел все же решил умерить пыл и вести спор в более спокойных тонах. Поэтому он как можно спокойнее заметил:

— Мне кажется, вы забываете об одном, мистер Суэйн. Вы считаете болезни естественным регулятором в жизни общества. Но многие болезни отнюдь не результат естественного развития общества. Они результат окружения, условий, созданных самим человеком. Плохие санитарные условия, нищета, трущобы, загрязнение воздуха. Все это не естественные, а искусственно созданные условия.

— Но они часть эволюции человеческого общества, а эволюция — естественное явление в природе. Это все — процесс сохранения равновесия.

О'Доннел подумал: «Да, тебя не так-то легко сбить с твоих позиций». Но теперь он не намерен был уступать:

— В таком случае медицина тоже часть естественного процесса поддержания равновесия в природе.

— Откуда вы это взяли? — сердито огрызнулся Суэйн.

— Потому, что она тоже часть эволюции человеческого общества. — Несмотря на свое решение не горячиться, О'Доннел почувствовал, что говорит резче, чем хотел бы. — Любое изменение окружающей среды ставит перед медициной новые проблемы. И медицина пока еще не может решить их полностью. Она постоянно отстает.

— Но все эти проблемы ставит перед собой сама медицина, а отнюдь не природа. — Глаза Суэйна недобро блеснули. — Если бы мы не вмешивались, природа прекрасно справлялась бы со всеми проблемами еще до того, как они возникнут. В результате естественного отбора выживает сильнейший.

— Вы ошибаетесь. — О'Доннел уже забыл о всякой осторожности и дипломатии — он скажет этому старику все, что думает. — У медицины лишь одна задача, всегда была и всегда будет. Помочь каждому отдельному человеку выжить. — Он остановился. — А это один из самых главных и самых древних законов природы.

— Браво! — не удержавшись, воскликнула Амелия Браун.

О'Доннел продолжал:

— Вот почему мы боремся с полиомиелитом, мистер Суэйн, с чумой, корью, тифом, сифилисом, туберкулезом и раком. Вот зачем строим санатории и больницы для хронических больных. Вот почему сохраняем жизнь людям как сильным, так и слабым. Потому что человек должен жить. Это единственная задача медицины.

Он ожидал яростной ответной атаки. Но Суэйн промолчал, а затем, взглянув на дочь, вдруг спокойно произнес:

— Дениз, налей доктору О'Доннелу еще коньяку. Когда Дениз склонилась над ним, чтобы наполнить его рюмку, О'Доннел уловил легкий запах ее духов и вдруг почувствовал неудержимое желание коснуться рукой ее мягких темных волос. Но Дениз уже подошла к отцу.

— Раз ты действительно так думаешь, отец, не понимаю, для чего ты состоишь членом больничного совета? — спросила она, тоже подливая ему коньяк в рюмку.

Юстас довольно хмыкнул:

— А для того, чтобы Ордэну Брауну и другим было на что надеяться — авось я что-нибудь да и оставлю им в своем завещании. — Он кинул взгляд на Ордэна. — Они уверены, что ждать уже осталось недолго.

— Вы несправедливы к своим друзьям, Юстас, — ответил Ордэн Браун полушутя-полусерьезно.

— А вы порядочный лгун. — Старик явно наслаждался ситуацией. — Ты спрашиваешь, Дениз, зачем я состою в опекунском совете больницы? Да потому, что я реалист и практик. Что-либо изменить в этом мире я уже не могу, а вот служить неким регулятором равновесия я еще в силах. Я знаю, многие считают меня ретроградом, человеком, мешающим прогрессу.

— Разве вам кто-нибудь это говорил, Юстас? — воскликнул Ордэн.

— Разве обязательно говорить об этом? — И Суэйн не без злорадства посмотрел на председателя попечительского совета. — Я знаю только одно: каждому делу нужен тормоз, этакая сдерживающая сила. Не станет меня, сами начнете искать кого-то другого.

— Вы говорите глупости, Юстас. Наговариваете на себя бог знает что. — Ордэн Браун тоже решил поиграть в откровенность. — Вы сделали немало хорошего здесь, в Берлингтоне.

Старик вдруг словно съежился и стал меньше в своем кресле.

— Знаем ли мы истинные мотивы своих поступков? — А затем, подняв голову, сказал:

— Разумеется, вы ждете от меня немалых пожертвований на все это ваше строительство?

— Откровенно говоря, мы надеемся на ваш обычный взнос, — смиренно промолвил Ордэн.

— А если я дам вам четверть миллиона, это вас устроит? — неожиданно сказал Суэйн.

О'Доннел услышал, как у Ордэна перехватило дыхание от неожиданности.

— Не стану скрывать, Юстас, — наконец проговорил он. — Я потрясен.

— Не стоит. — Старик задумчиво вертел в руках рюмку. — Правда, я еще не решил окончательно, но подумываю сделать это. Скажу вам точнее недельки через две. — Вдруг он резко повернулся к О'Донеллу:

— Вы играете в шахматы?

О'Доннел отрицательно покачал головой.

— Играл когда-то, еще в колледже.

— А мы с доктором Пирсоном частенько Играем в шахматы, — сказал Суэйн. — Вы с ним знакомы, разумеется? Он пристально посмотрел на О'Доннела.

— Да. И довольно близко.

— А я вот знаю Джо Пирсона очень давно. Знал его еще до того, как он начал работать в здешней больнице. — Он произносил слова медленно, словно вкладывал в них особый смысл. — Я считаю его одним из самых знающих врачей нашей больницы и надеюсь, что он еще многие годы будет возглавлять свое