сигарета как следует разгорелась, он еще раз прижег Никки грудь — уже в другом месте. И проделал то же в третий раз — Никки кричал уже во весь голос. Теперь его вопли и рыдания сопровождались запахом паленого мяса.

Мигель оставался холодно безучастным и внешне безразличным.

После третьего прижигания, выждав, чтобы шум немного утих, он объявил Джессике:

— Сядешь перед камерой и по моему сигналу начнешь говорить. Я переписал твою речь на карточки. Там то же, что ты только что прочла; карточки будут держать у тебя перед глазами. И чтобы все точно — слово в слово. Поняла?

— Да, — тупо ответила Джессика, — поняла. Услышав ее голос, срывающийся и хриплый, Мигель приказал Густаво:

— Дай ей воды.

— Не надо… — запротестовала Джессика, — лучше помогите Никки, сделайте что-нибудь с ожогами. Сокорро знает…

— Заткнись! — рявкнул Мигель. — Будешь приставать, мальчишке опять достанется. Он будет сидеть так, как сидит. Попробуй только еще раз вякнуть! — Мигель метнул взгляд в сторону тихонько всхлипывавшего Никки. — И ты заткнись! — Мигель повернул голову. — Рамон, держи наготове покер.[64]

— Si, jefe[65], — кивнул Рамон. Он затянулся, и конец сигареты вновь стал ярко-красным.

Джессика закрыла глаза. Она думала о том, к чему привела ее несговорчивость. Возможно, когда- нибудь Никки простит ее. И тут ее внезапно осенило.

Дома в Ларчмонте, во время их разговора в тот вечер накануне похищения, Кроуф рассказывал про сигналы, которые заложник, если его записывают на видео, может тайно передать. Главное, чтобы эти сигналы могли распознать дома. Кроуф вбил себе в голову, что в один прекрасный день его похитят и заставят говорить перед камерой. Однако нежданно-негаданно в этой роли оказалась Джессика, и теперь она изо всех сил пыталась восстановить в памяти эти сигналы, зная, что Кроуф увидит запись… Что же там было?

Она начала вспоминать разговор в Ларчмонте — а она всегда отличалась хорошей памятью… Кроуф говорил: “Если я облизну губы, это значит: то, что я делаю, я делаю против воли. Не верьте ни единому моему слову… Если я потру или просто дотронусь до мочки правого уха, значит: похитители хорошо организованы и отлично вооружены… До левой мочки — охрана здесь не всегда на высоте. Неожиданное нападение может увенчаться успехом… Кроуф говорил, что есть и другие сигналы, но не уточнил, какие именно. Значит, придется обойтись тремя, вернее, двумя, поскольку дотронуться она сможет только до одной мочки.

Густаво велел Джессике выходить. Ей хотелось броситься к Никки, но Мигель злобно смотрел исподлобья, а Рамон закурил новую сигарету. Встретившись глазами с Никки, Джессика увидела, что он все понял.

По указанию Густаво она опустилась на стул, стоявший под софитами, лицом к “камкордеру”. Густаво дал ей воды, и она покорно отпила несколько глотков.

Заявление, которое ей предстояло зачитать, было написано крупными буквами на двух карточках — их держал перед ней Густаво. Мигель подошел к “камкордеру” и наклонился к глазку.

— Когда я махну рукой, начинай, — приказал он. Он подал сигнал, и Джессика заговорила, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— С нами обращаются хорошо, по справедливости. Сейчас, когда нам объяснили причину нашего похищения, мы понимаем, что оно было действительно необходимо. Кроме того, нам сказали, как легко наши американские друзья могут способствовать нашему благополучному возвращению домой. Для того чтобы нас отпустили…

— Стоп!

Лицо Мигеля пылало, каждая черта выражала злость.

— Сука! Читаешь, будто это список белья из прачечной — без всякого выражения, специально, чтобы тебе не поверили, поняли, что тебя принудили; думаешь, я тебя не раскусил…

— Но меня же действительно принудили! — Вспышка гнева, в которой Джессика в следующую секунду уже раскаивалась.

Мигель подал знак Рамону, и горящая сигарета прижгла грудь Никки — тот снова взвыл.

Почти теряя рассудок, Джессика вскочила со стула.

— Нет! Не надо больше! — взмолилась она. — Я постараюсь получше!.. Так, как вы хотите!.. Обещаю!

Слава Богу, на этот раз второго прижигания не последовало.

Мигель вставил в “камкордер” чистую кассету и указал Джессике на стул. Густаво дал ей еще воды. Минуту спустя она начала все сначала.

Собравшись с силами, она постаралась, чтобы первые фразы прозвучали как можно убедительнее, затем продолжала:

— Для того чтобы нас отпустили, вам лишь надлежит выполнить — быстро и точно — инструкции, прилагаемые к этой записи…

После слова “инструкции” Джессика облизнула губы. Она понимала, что подвергает опасности не только себя, но и Никки, однако уповала на то, что движение выглядело естественно и осталось незамеченным. Судя по тому, что возражений не последовало, так оно и было; теперь Кроуф и остальные поймут, что она произносит чужие слова. Несмотря на только что пережитое, она почувствовала удовлетворение и продолжала читать текст по карточкам, которые держал Густаво:

— …но помните, если вы нарушите эти инструкции, никого из нас вы больше не увидите. Никогда. Умоляем вас, не допустите этого…

Интересно, что там за инструкции — какую цену запрашивают за их свободу похитители? Однако времени у нее остается совсем мало — как же быть со вторым сигналом? Какую мочку теребить — левую или правую?.. Какую?

Бандиты были действительно хорошо вооружены, а возможно, и хорошо организованы, но охрана не всегда была на высоте: по ночам караульные, как правило, спали — частенько доносился их храп… Приняв решение, Джессика подняла руку и как бы невзначай почесала левую мочку. Удалось! Никто не обратил внимания! И Джессика произнесла заключительную фразу:

— Мы будем ждать, рассчитывая на вас, в надежде на то, что вы примете правильное решение и…

Через несколько секунд запись была окончена. Джессика с облегчением закрыла глаза, а Мигель выключил лампы и направился к двери — легкая улыбка удовлетворения играла на его лице.