тревожно и завораживающе, как, впрочем, и на многих людей. Внезапно из репродуктора донеслось сообщение:
Пассажиров у выхода теперь оставалось только двое. Рыжеволосая миссис Ливингстон проглядывала какие-то бумаги, контролёр проверял билет предпоследнего пассажира — высокого блондина в верблюжьем пальто, без шляпы. Пройдя проверку, высокий блондин по галерее-гармошке направился к туристскому отсеку самолёта. Миссис Ливингстон вернулась в главный зал.
Наблюдая всё это, инспектор Стэндиш почти бессознательно обратил внимание на фигуру, неподвижно стоявшую у окна спиной к выходу на лётное поле. Стэндиш увидел, что это старушка — маленькая, хрупкая, немного растерянная. На ней был чёрный, несколько старомодный костюм, в руках — сумочка из чёрных бусин. У этой старушки был до того трогательно-беззащитный вид, что Стэндиш невольно подумал: как могла такая пожилая женщина оказаться здесь в столь поздний час и совсем одна?
Старушка направилась к контролёру «Транс-Америки», производившему посадку на рейс два; двигалась она необыкновенно проворно и легко. До Стэндиша долетели обрывки её разговора с контролёром, прорывавшиеся сквозь шум уже запущенных двигателей:
— Прошу вас… Мой сын только что поднялся в самолёт… Такой высокий блондин без шляпы, в пальто из верблюжьей шерсти… Он забыл бумажник… Здесь все его деньги.
Стэндиш заметил, что старушка держит в руке какой-то предмет, похожий на мужской бумажник.
У контролёра был усталый вид, что нередко бывает в последние секунды посадки. Он нетерпеливо поглядел на старушку, протянул руку, чтобы взять бумажник, затем поглядел снова, внимательнее, передумал и что-то торопливо сказал, мотнув в сторону галереи-гармошки. До Стэндиша долетело только:
— …попросите стюардессу.
Старушка улыбнулась, кивнула, направилась к галерее и вскоре скрылась из глаз.
Все эти наблюдения инспектора Стэндиша заняли не больше минуты. И тут он увидел ещё одного пассажира — долговязого сутулого человека, который почти бегом пересекал вестибюль, направляясь к выходу сорок семь. Стэндиш успел рассмотреть худое костлявое лицо и тоненькие рыжеватые усики. В руках у пассажира был плоский чемоданчик.
Стэндиш уже собирался уходить, но приостановился; что-то в поведении этого пассажира привлекло его внимание. Быть может, то, как он держал чемоданчик, как судорожно прижимал его к боку. Слишком много людей прошло через таможню на глазах у Гарри Стэндиша. Некоторые из них вели себя точно так же, как этот долговязый, и почти всякий раз это означало, что они стараются что-то утаить. Если бы этот человек прилетел с одним из международных рейсов, Стэндиш попросил бы открыть чемоданчик и проверил бы его содержимое. Но этот пассажир не прилетел в Соединённые Штаты, а, наоборот, улетал.
В сущности, какое инспектору Стэндишу до него дело?
И всё же… какой-то инстинкт, какое-то особое, шестое чувство, присущее почти всем таможенникам, а может быть, и особое отношение Стэндиша к этому рейсу, которым улетала Джуди, удержало инспектора на месте, приковало его взгляд к чемоданчику, столь бережно оберегаемому долговязым пассажиром.
Д. О. Герреро несколько воспрянул духом после того, как ему повезло со страховкой, и теперь чувствовал себя уже более уверенно. Подойдя к выходу на лётное поле и увидев, что посадка в самолёт ещё не закончена, он сказал себе: ну, теперь наконец все трудности остались позади, и с этой минуты всё пойдёт как по маслу. И действительно, словно в подтверждение этих слов, при проверке документов у выхода никаких затруднений не возникло. Как Герреро и предполагал с самого начала, внимание контролёра привлекло к себе небольшое расхождение между его паспортом и фамилией на билете, где вместо «Герреро» стояло «Берреро». Мельком взглянув на паспорт, контролёр тут же внёс поправку в свой список пассажиров, исправил фамилию на билете и принёс извинение за оплошность:
— Прошу прощения, сэр, иногда при заказе билета получаются такие описки.
Ну вот, всё в порядке, с удовлетворением подумал Герреро: фамилия его указана правильно, и, когда придёт сообщение о том, что самолёт, улетевший в рейс два, бесследно исчез, никакой путаницы с установлением его личности не возникнет.
— Приятного путешествия, сэр. — Контролёр возвратил ему билет и указал на галерею-гармошку, ведущую в туристский отсек самолёта.
Когда Герреро входил в самолёт, всё так же бережно прижимая к боку чемоданчик, оба двигателя правого борта были уже запущены.
Место в самолёте было им зарезервировано на городской станции — кресло возле окна, третье от прохода, и стюардесса помогла ему отыскать его. Пассажир, сидевший у прохода, привстал, и Герреро протиснулся на своё место. Среднее кресло между ними было ещё свободно.
Герреро застегнул ремень и бережно положил чемоданчик на колени. Его место оказалось примерно в середине туристского салона на левой стороне. Остальные пассажиры ещё продолжали устраиваться, ставили ручной багаж, вешали пальто. Несколько пассажиров толпились в проходе. Одна из стюардесс, беззвучно шевеля губами, пересчитывала пассажиров, и на лице у неё было написано: «Хоть бы уж вы все угомонились наконец».
Почувствовав, что страшное напряжение, в котором он находился с той минуты, как покинул свою квартиру, стало ослабевать, Герреро откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он по-прежнему крепко сжимал в руках чемоданчик, но дрожь в пальцах понемногу проходила. Не открывая глаз, он нащупал под ручкой чемоданчика роковую петлю из шнура и тотчас почувствовал себя ещё увереннее. Вот так он и будет сидеть не шевелясь, подумалось ему, а часа через четыре потянет за этот шнур и взорвёт основательный заряд динамита, скрытый в чемоданчике. Успеет ли он в это мгновение осознать происходящее? — спросил он себя. Будет ли какая-то доля секунды… какой-то миг… чтобы насладиться сознанием своего триумфа? А затем наступит милосердное небытие…
Теперь, когда он уже был на борту и чувствовал себя во всеоружии, ему не терпелось, чтобы самолёт поднялся в воздух. Он открыл глаза: стюардесса ещё продолжала вести подсчёт.
В салоне туристского класса в эту минуту находились две стюардессы. Маленькая старушка из Сан- Диего миссис Ада Квонсетт, спрятавшись в дамском туалете, слегка приотворила дверь и не спускала глаз с них обеих.
Миссис Квонсетт было хорошо известно, что стюардессы перед полётом пересчитывают пассажиров и что именно эта минута наиболее опасна для едущих без билета. Но если удаётся избежать разоблачения во время подсчёта, тогда шансы на то, что всё сойдёт благополучно, сильно возрастают.
К счастью, подсчёт производила другая стюардесса, не та, с которой миссис Квонсетт пришлось объясняться, когда она ступила на борт самолёта.
Миссис Квонсетт ещё до этого пережила несколько неприятных минут, обнаружив, что эта рыжеволосая стерва — старший агент по обслуживанию пассажиров — торчит возле выхода сорок семь. Благодарение небу, она убралась оттуда прежде, чем закончилась посадка, а одурачить контролёра было совсем нетрудно.
После этого миссис Квонсетт, обратившись к стюардессе, встречавшей пассажиров у входа в самолёт, повторила вымышленную историю с забытым бумажником. Стюардесса, которой приходилось отвечать на десятки вопросов хлынувших в самолёт пассажиров, отказалась взять бумажник, услыхав, что в нём «куча денег», а именно на это и рассчитывала миссис Квонсетт. Ей было предложено (как она и ожидала) самой разыскать своего сына и отдать ему бумажник — и притом побыстрей.
Высокий блондин, игравший, сам того не подозревая, роль «сына» предприимчивой старой дамы, усаживался в это время на своё место в одном из передних рядов. Миссис Квонсетт сделала несколько шагов по направлению к нему, но не слишком спешила приблизиться. Она украдкой наблюдала за стюардессой, стоявшей в дверях, стараясь улучить минуту, когда её внимание будет отвлечено, что в скором времени и произошло.
Миссис Квонсетт умела применяться к обстоятельствам. Она увидела неподалёку пустое место, которое можно было занять, однако тут среди пассажиров произошло движение, и проход к одному из туалетов оказался свободным. Через несколько минут, слегка приотворив дверь туалета, миссис Квонсетт
