— Я искал вас, — говорил лейтенант Ордвей Мелу. — Мне сейчас стало известно, что к нам должны пожаловать гости. Сотни две-три, а может, и больше.

Сегодня начальник полиции аэропорта был одет в форму. Высокий рост и осанка делали его внушительным, похожим на вождя какого-нибудь африканского племени, вот только голос у него звучал неожиданно мягко.

— У нас и так уже немало гостей, — сказал Мел, окидывая взглядом шумный, заполненный людьми зал и направляясь к своему кабинету. — Их даже не сотни, а тысячи.

— Я имею в виду не пассажиров, — сказал Ордвей. — Я говорю о тех, что могут причинить куда больше хлопот.

Он рассказал Мелу о митинге протеста, состоявшемся в Медоувуде. Теперь, после закрытия митинга, большинство его участников направляются в аэропорт. Об этом митинге в Медоувуде и о том, какие он преследует цели, лейтенанту Ордвею сообщили репортёры телевидения и попросили разрешения установить свои камеры в здании аэровокзала. Переговорив с ребятами из телевидения. Ордвей позвонил приятелю из газеты «Трибюн», и тот вкратце изложил ему суть репортажа, который только что передал в редакцию репортёр, присутствовавший на митинге.

— А, чёрт! — проворчал Мел. — Надо же было им выбрать именно сегодняшний вечер! Нам и без них хватает забот.

— Мне кажется, они именно на это и рассчитывают: надеются, что при такой обстановке им удастся большего добиться. Вот я и подумал, что мне следует, пожалуй, предупредить вас, потому что они, наверное, захотят разговаривать с вами, а также, возможно, и с представителями Федерального управления авиации.

Мел сказал угрюмо:

— Федеральное управление уходит в подполье всякий раз, как только начинаются какие-нибудь осложнения вроде этих. И появляется на свет божий лишь после того, как прозвучит отбой.

— Ну, а вы как? — Полицейский усмехнулся. — Вы тоже намерены уклониться?

— Нет. Можете передать им, что я готов принять их представителей. Человек пять-шесть, не больше, хоть я и считаю, что в такой момент это пустая трата времени. Я же ничего не могу предпринять, решительно ничего.

— Вы понимаете, — сказал Ордвей, — если не возникнет беспорядков и не будет нанесено материального ущерба, я не имею законного права удалить их отсюда.

— Разумеется, я это понимаю, но разговаривать с этой толпой не намерен. Тем не менее надо любой ценой избежать возникновения беспорядков. Если они даже будут вести себя агрессивно, позаботьтесь, чтобы с нашей стороны никакой агрессивности не было — во всяком случае, без крайней нужды. Не забывайте, что здесь будут представители прессы, и я не хочу давать кому-либо повод изображать из себя жертву.

— Я уже предупредил своих ребят. Они постараются отделываться шутками, а джиу-джитсу приберегут про запас.

— Отлично.

Мел знал, что может положиться на Неда Ордвея. Полицейские функции в аэропорту Линкольна осуществлялись отделением городской полиции, работающим самостоятельно, а лейтенант Ордвей воплощал в себе лучшие черты молодого, идущего в гору полицейского. Он уже год возглавлял полицию аэропорта, и можно было ожидать, что в скором времени его переведут с повышением в управление городской полиции. Мел думал об этом с сожалением.

— Ну, а помимо этой медоувудской истории как идут дела? — спросил Мел. Он знал, что имевшиеся в распоряжении Ордвея полицейские, числом около сотни, работают, как почти все в аэропорту, сверх положенного с тех пор, как начался буран.

— В основном, как обычно. Пьяных несколько больше, чем всегда, да две-три драки. Но это из-за того, что вылеты задерживаются, а ваши бары торгуют вовсю.

Мел усмехнулся.

— Не нападайте на бары. Аэропорт получает отчисления с каждого выпитого стакана, а мы в этих доходах очень и очень нуждаемся.

— Так же, как и авиакомпании, насколько, я понимаю. Во всяком случае, судя по количеству пассажиров, которых они стараются протрезвить, чтобы их можно было взять на борт самолёта. И тут уж они обычно прибегают к моему снадобью.

— Кофе?

— Разумеется. Стоит только захмелевшему пассажиру появиться у регистрационной стойки, как ему тотчас приносят чашку кофе и вливают в глотку. Авиакомпании до сих пор никак не могут взять в толк одной простой вещи: накачивая пьяного кофе, они добиваются только того, что этот пьяный долго не угомонится. Чаще всего именно тогда им приходится прибегать к нашей помощи.

— Ничего, вы, я думаю, с этим справляетесь.

Мел знал, что полицейские Ордвея набили себе руку в обращении с пьяными, которых — если они не вели себя буйно — редко подвергали штрафу. Чаще всего это были бизнесмены или коммивояжёры, возвращавшиеся домой после заключения какой-либо изнурительной сделки, измочаленные борьбой с конкурентами и легко пьянеющие после двух-трёх порций виски. Если экипаж самолёта отказывался принять пьяного на борт — а капитаны, за которыми в этих случаях оставалось последнее слово, обычно были непреклонны, — его отводили в камеру предварительного заключения и оставляли там, пока он не протрезвится. После чего отпускали его на все четыре стороны — чаще всего порядком сконфуженного.

— Да, вот ещё что, — сказал полицейский. — Ребята с автомобильной стоянки говорят, что там как будто обнаружено ещё несколько брошенных машин. В такую погоду трудно сказать наверняка, но мы постараемся это проверить, как только будет возможность.

Мел поморщился. В последнее время на стоянках стало появляться всё больше и больше брошенных за ненадобностью машин. Это приняло характер форменного бедствия во всех аэропортах при больших городах. Когда какая-нибудь старая колымага полностью выходит из строя, отделаться от неё на редкость трудно и с каждым годом становится всё труднее и труднее. Сборщики железного лома и старья уже до отказа забили свои помещения и не желают больше ничего принимать — разве что за плату. Таким образом, перед владельцем автомашины возникала проблема: либо платить за то, чтобы от неё избавиться, либо арендовать какой-нибудь сарай, либо найти такое местечко, где можно бросить машину без риска, что тебя отыщут и возвратят её по принадлежности. И стоянки в аэровокзалах оказались как раз таким удобным местом.

Старую машину пригоняли в аэропорт, а потом украдкой снимали с неё номер и уничтожали всё, что могло навести на след владельца. Уничтожить номер, выбитый на моторе, при этом, разумеется, не