внимание.

Он был немало удивлён числом жителей Медоувуда, последовавших за ним — словно за Дудочником из поэмы Браунинга — в аэропорт. На митинг в Медоувудской воскресной школе собралось, по самым грубым подсчётам, человек шестьсот. Фримантл полагал, что ввиду позднего часа и плохой погоды будет совсем неплохо, если до аэропорта доберётся хотя бы половина этих люден. Однако не только почти все присутствовавшие в школе пришли сюда, но кое-кто из них, должно быть, позвонил но телефону своим друзьям и соседям, и те присоединились к ним. А некоторые даже выразили желание, чтобы он представлял их интересы в суде, и попросили дать им бланки, которые он с немалым удовольствием тут же роздал. Заново произведя в уме кое-какие несложные подсчёты, Фримантл увидел, что его первоначальные надежды на сумму гонорара в двадцать пять тысяч долларов могут сбыться даже с лихвой.

Когда с телевизионными интервью было покончено, репортёр из «Трибюн» Томлинсон, успевший записать кое-что во время съёмок, спросил:

— Что вы думаете предпринять дальше, мистер Фримантл? Вы хотите провести здесь своего рода демонстрацию?

Фримантл покачал головой.

— К сожалению, свобода слова не в почёте у администрации аэропорта, и нам было отказано в элементарной просьбе — мы просили разрешения созвать здесь небольшой митинг. Тем не менее я намерен сказать несколько слов этим дамам и господам.

И Фримантл указал на заполнявших зал медоувудцев:

— Разве это не то же самое, что митинг?

— Нет, не то же самое.

Однако, думал про себя Эллиот Фримантл, и это неплохо, тем более что он твёрдо решил устроить публичную демонстрацию, если это ему удастся. Он намеревался выступить с яростными нападками на администрацию аэропорта в расчёте на то, что местная полиция прикажет ему заткнуться. Фримантл не собирался оказывать полиции сопротивление и попадать под арест. Вполне достаточно будет, если полиция прервёт его выступление — желательно в разгар красноречия — и тем самым сделает его в глазах медоувудцев этаким мучеником, борцом за правду, а заодно даст неплохую пищу завтрашним газетам. (Утренние газеты, вероятно, уже печатают интервью с ним о положении в Медоувуде, редакторы же вечерних выпусков будут благодарны за новые сообщения.)

А главное — медоувудские домовладельцы получали ещё одно подтверждение тому, что в его лице они приобрели умелого адвоката и энергичного вожака, который не зря будет получать свой гонорар. Можно предположить, что первые чеки начнут поступать уже послезавтра.

— Мы решили — надо открывать здесь митинг, — сказал ему Флойд Занетта, председатель митинга в Медоувуде.

Пока Фримантл давал интервью репортёру «Трибюн», кто-то из медоувудцев торопливо приладил портативную усилительную установку, привезённую из воскресной школы, и Фримантлу сунули в руки микрофон. Обращаясь к толпе, он начал вещать:

— Друзья мои, мы пришли сюда сегодня с конструктивными предложениями, настроенные на деловой разговор. Мы надеялись поделиться своими соображениями с управлением аэропорта, считая, что наши проблемы достаточно насущно важны и неотложны, чтобы привлечь к себе пристальное и сочувственное внимание. Отстаивая ваши интересы, я попытался настойчиво и твёрдо, однако в рамках практически осуществимого, изложить эти предложения. Я надеялся, что в результате такого собеседования получу возможность передать вам обещание, что ваше положение будет облегчено, или — на худой конец — хотя бы выражение сочувствия и понимания. С огорчением должен сообщить вам, что ваши представители рассчитывали на это напрасно. Мы встретили здесь только враждебность, оскорбления и бесстыдно циничное утверждение, что в ближайшем будущем шум, сотрясающий ваши жилища, должен ещё возрасти.

Раздались возмущённые крики. Фримантл поднял руку.

— Да, поверить трудно, но спросите тех, кто был там вместе со мной. Пусть они вам расскажут. — Он ткнул пальцем в стоявших возле. — Говорил нам управляющий аэропортом, что дальше будет ещё хуже?

Сначала несколько нерешительно, а потом всё более уверенно кое-кто из членов депутации закивал головой. Ловко исказив откровенно честное признание, сделанное Мелом Бейкерсфелдом, Эллиот Фримантл продолжал:

— Я вижу здесь, помимо моих медоувудских друзей и клиентов, ещё и других лиц, заинтересовавшихся, по-видимому, нашими проблемами. Мы вполне понимаем их интерес. Поэтому позвольте мне вкратце информировать… — И он продолжал ораторствовать в обычном для него трескучем стиле.

Толпа, довольно внушительная с самого начала, теперь заметно увеличилась и продолжала расти. Пассажиры, направлявшиеся к выходам на лётное поле, пробивались сквозь неё с трудом. Шум толпы заглушал объявления о прибывающих и отлетающих самолётах. Кое-кто из медоувудцев поднял над головой наспех нацарапанные плакаты:

Как только Фримантл умолкал, крики и шум возрастали. Седовласый мужчина в спортивной куртке орал во всю мочь:

— Дадим-ка этим аэропортовским заправилам почувствовать шум на собственной шкуре!

Его слова вызвали рёв одобрения.

«Интервью» Фримантла явно перерастало в демонстрацию. Теперь с минуты на минуту, по его расчётам, в дело должна была вмешаться полиция.

Однако адвокат Фримантл находился в полной неизвестности о том, что в то время как в главном зале заработали телекамеры и стала расти толпа, в управлении аэропорта возникла тревога по поводу возможности взрыва на «Золотом Аргосе», и вскоре все полицейские аэровокзала устремились на розыски Инес Герреро, и демонстрация медоувудцев не привлекла к себе внимания.

И даже после того, как Инес Герреро удалось разыскать, лейтенант Ордвей всё ещё находился на чрезвычайном совещании в кабинете Мела Бейкерсфелда.

Прошло ещё минут пятнадцать, и Эллиота Фримантла охватило беспокойство. Хотя митинг и выглядел довольно внушительно, однако, если власти не начнут его разгонять, заряд, можно сказать, пропал даром. Куда же, чёрт подери, думал Фримантл, подевалась вся полиция, почему она не исполняет своих обязанностей? Наконец на лестнице административного этажа появились лейтенант Ордвей и Мел Бейкерсфелд и стали спускаться вниз.

Минуту назад все, кто находился в кабинете Мела, разошлись по своим делам. После того как Инес Герреро допросили, а «Золотому Аргосу» отправили вторую радиограмму с предостережением, оставаться здесь было бессмысленно. Таня Ливингстон, управляющий перевозками и старший пилот «Транс-Америки» разошлись по своим служебным помещениям и стали с тревогой ждать новых известий, и все остальные — за исключением Инес Герреро, которую передали для дальнейшего опроса агентам городской полиции, — тоже вернулись к своим непосредственным обязанностям. Таня пообещала таможенному инспектору Стэндишу, чрезвычайно обеспокоенному судьбой своей племянницы, тотчас сообщить ему, как только поступят какие-нибудь сведения с борта самолёта.

Мел вышел из кабинета вместе с Недом Ордвеем, ещё не решив для себя, где он будет нести эту ночную вахту.

Первым толпу медоувудцев и прежде всего Эллиота Фримантла заметил Нед Ордвей.

— Опять этот чёртов адвокат! Я же сказал ему: никаких демонстраций! — И Нед быстро направился к собравшимся в зале ожидания. — Ну, я их живо разгоню.