поглаживал обессиленно приземлившегося на ладье крупного хохлатого зимородка, больше в утешение самому себе, чем птице. В этот день Тору первым прыгнул за борт искупаться и угодил прямо в скопище медуз. Маленькие прозрачные кишечнополостные в несметном количестве окружили ладью, кокетливо помахивая фиолетовыми юбочками и длинными жгучими нитями. У них была в разгаре брачная пора, и они явно вознамерились весь мировой океан наполнить своими отпрысками.
Человек тоже оставил свидетельства своего стремления безраздельно властвовать на суше и на море. На выходе из залива поверхность воды была затянута радужной нефтяной пленкой. Мы приготовились увидеть комья мазута, но мазут попадался редко и лишь маленькими комочками. Не то, что сделанное нами десятью годами раньше неожиданное открытие, когда мы, идя на «Ра I» и «Ра II», радировали в Организацию Объединенных Наций, что Атлантическому океану угрожает сильное загрязнение. С того времени заметно сократились случаи намеренного выброса танкерами нефтяных отходов в море. Тем не менее на наших глазах огромные танкеры, прежде чем входить в Ормузский пролив, беззастенчиво промывали цистерны. Видимо, этот район их устраивал: в заливе нарушать действующие правила более рискованно.
Нефтяная пленка не помешала примерно сотне дельфинов резвиться и прыгать вокруг ладьи. И вода кишела планктоном, невидимым до захода солнца, как невидимо днем звездное небо. Зато едва показывались звезды, вокруг рассекающих воду рулевых весел вспыхивал планктонный фейерверк. Время от времени в глубине мелькали огоньки, точно кто-то сигналил фонариком или чиркал спичкой. Ночи здесь были такие теплые, что мы несли рулевую вахту без курток. Снова, как тридцать дней назад, над притихшим морем шумерской ладьей плыл молодой месяц. «Тигрис» перестал скрипеть суставами, дав Эйч Пи возможность заметить, что Тур, Герман и Юрий храпят во сне.
Ядовитые морские змеи попадались редко, хотя здешние воды считаются одним из главных мест их размножения. Зато по утрам мы находили на палубе летучих рыбок.
Хотя патрульный катер больше не возвращался, было очевидно, что оманские власти извещены о нашем появлении. Капитан Саид был заметно озабочен, как будто пограничники назначили его нашим сторожем. Страх, как бы мы не подошли чересчур близко к берегам его родины, был по меньшей мере равен тому, что он испытал, очутившись в иранских территориальных водах. Кончилось тем, что на подходе к прибрежным островам Сувади он настоял на том, чтобы взять нас на буксир, словно пленников. И не отпускал от себя, пока мы не стали перед скалами на якорь рядышком друг с другом.
Суша неудержимо манила нас, однако с Бахрейна передали повторное предупреждение: без разрешения властей не сходить на берег. Перед Сувади мы всю вторую половину дня следовали мимо чудесного белого пляжа с редкой цепочкой пальм и других деревьев. Тихое море омывало песок; вдали голубели горы, судя по всему, те самые дикие крутые гряды, вдоль которых мы прошли противоположным курсом по ту сторону полуострова. В этой части Омана горы будто сдвинуты чьей-то могучей рукой к внутреннему заливу, лицом к заходящему солнцу, а на восход, где открывается путь в океан, смотрят просторные равнины. Оказавшись здесь, древний исследователь, конечно же, направил бы свою камышовую лодку-плот к приветливым, просторным берегам. И мы бы непременно это сделали, не будь строгого радиопредписания сперва оформить паспорта и получить разрешение на высадку в лежащем дальше на юго-восток Маскате.
В бинокль было видно множество лодчонок, вытащенных на белый пляж за островами. Расстояние не позволяло различить детали, поэтому я не подозревал, что потерял бы, запрети нам султан Омана посетить его тщательно охраняемые владения. Те немногие лодки, которые проходили сравнительно близко от нас, ничем примечательным не выделялись.
С приближением вечера уходящий в обе стороны пляж ожил, полчища моторок муравьями устремились в море. Несколько валких весельных лодок, похожих на каноэ, обогнули ближайший от нас островок, чтобы проверить сети. В одной из них сидели два старика и юноша, который греб суком с привязанным к нему подобием лопасти. Симпатичный седобородый плут с орлиным носом предложил нам купить у него рыбы по сходной цене. У нас не было оманских денег, но мы показали ему две крупные ассигнации — одну бахрейнскую, другую катарскую. Старик схватил обе и сказал Рашаду, что должен выяснить на
Больше в тот вечер нас никто не навещал, если не считать окружавших ладью рыб и морских птиц. Две черепахи подняли над гладкой водой головы-перископы, изучая нас. Несколько раз кто-то очень большой, вероятно кит, поднимался к поверхности и, сделав шумный вдох, тут же снова погружался. Мы его так и не рассмотрели, видели только разбегающуюся по воде рябь.
Восхитительный уголок... Сбившиеся в кучу островки разделены тихими проливами в обрамлении мягких склонов и светлых пляжей, но в море смотрят бастионы стометровых утесов. Как же нам хотелось сплавать на берег! Однако капитан Саид умолял нас ради его блага не выходить на сушу. После того как пограничники видели нас вместе в оманских водах, спрашивать будут с него...
Норман снова связался по радио с Бахрейном, и, пользуясь неожиданно хорошей слышимостью, мы передали адресованную морскому агентству в Маскате официальную просьбу разрешить нам высадку на берег. В ответ нам передали, что резолюция портовых властей будет получена завтра, но так или иначе высадка может быть разрешена лишь в столице Омана, Маскате.
У островов Сувади вода была свободна от нефтяной пленки, мы наблюдали только шарики мазута да клочья полиэтилена. Однако, вызвавшись на другое утро снова нырнуть на дно — на сей раз, чтобы снять подъем якоря, — Тору вернулся и доложил, что на глубине семи метров не видно ни якоря, ни троса, в воде полно каких-то мелких белых частиц. Вся команда надела маски, чтобы взглянуть на такую диковину. Это было все равно что ветреным зимним днем смотреть в окно на снегопад. Миллиарды непонятных по своей малости частиц, похожих то ли на размокшие хлебные крошки, то ли на размолотое папье-маше, сделали видимым неторопливо скользившую мимо якорного троса водную толщу. Нам оставалось только гадать, откуда они взялись; вообще же течение, как и мы, пришло со стороны Ормузского пролива.
В восемь утра мы поставили паруса и покинули острова. Саид не возражал против того, чтобы мы плыли своим ходом, однако шел все время так, чтобы видеть нас. Слабый юго-западный ветер толкал ладью в открытое море, по благоприятное местное течение вкупе с новым топселем, который Норман сконструировал и поднял на бамбуковой рее, помогали нам уверенно выдерживать курс параллельно берегу. Изредка с моря катили группами по два, по три высоких вала — своего рода привет от больших танкеров, проходящих за восточным горизонтом.
Идя вдоль низменного побережья с чуть видимой в глубине голубой цепочкой гор, мы поравнялись с городом Барка. В это время Норман принял через радио Бахрейна новое послание Маската: высадка пока не разрешена, вопрос обсуждается «на высшем уровне».
В 15.15 нас нагнало сторожевое судно «Харас II» с крупной надписью «Полиция». Офицер приветливо помахал нам рукой и осведомился:
— Все в порядке?
— В порядке, спасибо! — крикнул я и помахал ему в ответ с мостика.
Однако мой приветственный жест сменился лихорадочной жестикуляцией, когда я увидел, что судно разворачивается и идет прямо на нас, точно атакующий носорог. Я подумал было, что это шутка, юмористический намек на поведение встреченного нами раньше сторожевого катера, но тотчас убедился, что шуткой тут и не пахнет. Мидель ладьи с гостеприимно открытым дверным проемом главной рубки явно оказывал магическое притягательное действие на полицейских инспекторов. А может быть, связанные веревкой бунты смотрелись как небывалой прочности кранец и здесь было заведено для таможенного досмотра подходить в упор к грузовым баржам и плавучим платформам. Так или иначе, вторично в рубку к нам вторгся чужак. Сколько ни метались мы на палубе и на крышах рубок, крича и размахивая руками, «Харас II», как нарочно, с ходу таранил «Тигриса» в той самой точке, куда врезался предыдущий гость. От толчка в живот Эйч Пи кувырнулся на спину. Вместе с Юрием он сидел в дверях, и обоих нос катера затолкал внутрь рубки, где Норман, сидя с наушниками на голове, озадаченно смотрел на закупоренный посторонним судном дверной проем. К счастью, планшир «Хараса II» был выше боковых связок «Тигриса», так что он уперся в шестерку крепких бакштагов и веревочно-бамбуковую ограду — изобретение Карло, призванное охранять нас от риска свалиться за борт во время сильного волнения. Мачта и рубка вздрогнули от удара
