Только костер разгорелся, как пришлось опять засыпать угли. К хижине подъехал юный всадник с весточкой от капитана Брандера: «Тереора» бросила якорь в заливе, и кроме капитана на борту находится один наш французский приятель. Брандер настаивал на том, чтобы мы его навестили; пока мы не явимся, дальше он не поплывет.

Долбленка пронесла нас через прибой, штурмующий галечный пляж Омоа, и доставила к шхуне. Радостные и удивленные глаза смотрели, как мы поднимаемся по трапу. Удивленные потому, что мы были абсолютно здоровы и не помышляли о том, чтобы покидать остров. До южной части архипелага неведомыми путями дошли слухи, будто нас поразила слоновая болезнь и мы только и ждем, когда нас заберут. Брандер даже по-отцовски рассердился и обиделся, когда все попытки уговорить нас следовать обратно на Таити оказались напрасными. Мы вручили ему пачку писем, адресованных нашим родителям, и попросили заверить вождя Терииероо, что никогда еще не чувствовали себя так превосходно и не собираемся возвращаться к современной цивилизации. Ни в коем случае.

На палубе «Тереоры» удобно устроился французский художник по фамилии Алло, который запечатлевал на полотне райские пейзажи. Старый знакомый: он прибыл на Таити тем же пароходом, что и мы.

Когда мы сели в лодку, чтобы вернуться на берег, Алло попросил взять его с собой и показать ему наше жилище в дебрях. Однако песчаные мухи и комары заставили его быстро передумать. Он поспешил дезинфицировать комариные укусы и вернулся к кистям и палитре на шхуне, где ветер отгонял всех крылатых посетителей и где он мог без помех писать подлинный рай. Нам вспомнились слова учителя на Таити: никто не рисует современному миру подлинную картину Полинезии. В самом деле, нельзя же требовать от нашего друга художника, чтобы он изображал на своих полотнах рои комаров.

«Тереора» подняла якорь и пошла дальше. Словно нас на какие-то минуты обдало напряженным дыханием далекого мира. Теперь не скоро жди следующего захода. Мы снова углубились в дебри, возвращаясь к своему мирному очагу в глубине долины, Вео обещал показать нам пещеры с сокровищами. Пономарь Тиоти вызвался помочь ему раздобыть лодку и гребцов. Мы ждали, ждали, но никто не показывался. Правда, судя по облакам над вершинами Тауаоуохо, ветер был сильнее обычного. Очевидно, на море большое волнение.

Наконец в один прекрасный день на нашей королевской террасе уже под вечер появился пономарь. Он принес свежей рыбы, и мы поняли, что море успокоилось. Деревенские выходили на лодках на рыбную ловлю.

Лив приготовила отменный ужин — жареная рыба и таро. Тем временем мы с Тиоти, сидя на каменной приступке, обсуждали наши планы. Впрочем, пономарю не сиделось спокойно, он все время ерзал и почесывал спину. Я понял: что-то неладно. И услышал подтверждение: «Тереора» доставила на остров патера Викторина. Так звали католического священника, который не один десяток лет странствовал от острова к острову в Маркизском архипелаге и у которого Пакеекее и Тиоти пытались переманивать прихожан, когда дули в огромную раковину, зазывая желающих в свою бамбуковую церковь. На беду, патер не поехал дальше на «Тереоре», а остался на Фату-Хиве. И поселился в дощатом домике возле католической церкви.

— Ну и что? — подумали мы. — Не съест же он нас.

Но Тиоти явно рассуждал иначе. Гробовщик Иоане и многие другие не замедлили доложить патеру, что в дебрях поселились двое белых, которые общаются только с протестантским священником и пономарем. Неприятная новость потрясла патера Викторина. Какие чужеземцы обычно поселяются на здешних островах? Миссионеры, готовые рисковать здоровьем и жизнью во имя своей веры. Все ясно: мы — миссионеры-протестанты, посланные помочь Пакеекее в его недостойных попытках переманить записанные в книгах патера Викторина души, которые привела в лоно христианства первая католическая миссия, действовавшая на Фату-Хиве. Мы понимали тревогу патера — достаточно было вспомнить, что рассказывал нам капитан Брандер, когда по пути сюда мы зашли на атолл Такароа. Незадолго до того на Такароа прибыли два мормонских проповедника и обратили в свою веру всех трехсот жителей атолла. Всех, кроме двух: католический и протестантский священник остались при своей религии и каждый при просторной дощатой церкви.

Смеясь, мы попросили Тиоти заверить патера, что мы вовсе не миссионеры. Мы собираем животных, а не души.

Но Тиоти продолжал почесывать спину. Он был сильно озабочен. Не французский патер его пугал, а враги из числа собственных соплеменников. Когда приезжает патер, они изо всех сил досаждают Тиоти и Пакеекее. Даже не здороваются с ними. А стоит патеру уехать, все становится на свои места. Без него люди не очень-то думают о религии.

Конечно, Тиоти преувеличивал, и все же нам стало не по себе, когда он принялся расписывать, что нам грозит. Дескать, Хаии — тот самый старик с распухшими от болезни ногами, с которым мы ели из одной миски у Вео, — однажды преподнес протестантскому священнику калебас с апельсиновым пивом, куда добавил свою мочу. Хотел заразить Пакеекее. Вот и нас ждет что-нибудь в этом роде. Да мало ли способов навредить нам, живущим вдалеке от деревни. И уж во всяком случае сейчас нечего даже думать о вылазке на восточную сторону острова.

Слова Тиоти нас обескуражили. Может быть, он ошибается? Совсем пренебречь предупреждением было бы глупо, но как поступить? Остается одно — самим проверить обстановку.

Проводив Тиоти, мы отправились в деревню, чтобы поговорить с Вео и Тахиапитиани. Тиоти был прав. Вео явно смутило наше посещение. Он объяснил, что никто не даст нам лодку за скромную плату. А главное, никто не согласится помочь с греблей. Чтобы показать, что втайне они дорожат нашей дружбой, супруги доверили нам секрет: один деревенский житель держит в коробке самку скорпиона с детенышами, задумал подбросить ее в нашу хижину.

Прежде на Маркизских островах скорпионы не водились. Но, видимо, какая-то шхуна завезла на ФатуХиву оплодотворенную самку; да я и сам находил под камнями на берегу большущих скорпионов.

Разозлившись, я хотел тотчас пойти к патеру Викторину, но Лив успокоила меня, посоветовала воздержаться от поспешных действий. Ведь нам некуда деться с острова.

Всю ночь мы лежали и прислушивались к подозрительным шорохам. И обсуждали различные планы. Наконец задолго до восхода солнца встали, отыскали свою старую палатку и уложили ее в мешок вместе с двумя пледами и железным котелком. Решили пожить на горном плато, пока не улягутся страсти в деревне Омоа.

Спустившись по тропе на берег, постучались в дом Тиоти. Собаки разбудили всю деревню; заспанный хозяин уже успел напялить свою соломенную шляпу. Он живо оседлал кобылу для Лив, потом сходил к Пакеекее за жеребцом, чтобы погрузить на него наш мешок, а также добрый запас орехов, таро и фруктов. Мы получили даже пару банок тушенки, доставленной на «Тереоре», ведь в горах можно было рассчитывать лишь на сочные плоды манго и гуаяву.

Рассвет только занимался, когда мы взяли курс через деревню к тропе, ведущей в горы. Стук копыт выманил из домов любопытных. Нас не приветствовали обычным «каоха нуи», островитяне стояли и перешептывались с презрительными и недоумевающими минами. Мы миновали домик патера; он спал.

В северном углу бухты наш маленький караван ступил на тропу, которая вилась в кишащих осами густых зарослях гуаявы. Впереди ехала Лив, за ней шли пешком мы с Тиоти, замыкал шествие Пахо, ведя на поводу вьючную лошадь. Двенадцатилетний Пахо был приемным сыном протестантского священника.

Мы медленно поднимались над окутанной сумраком долиной, одновременно поднималось солнце, а с ним и наше настроение. Мы смеялись над жителями деревни внизу — не так-то легко нас сокрушить! Правда, на какое-то время мы забыли, как прекрасна жизнь. Теперь же снова душу переполнило ликование, сознание полной свободы и счастья. В нашем распоряжении было все на свете. Солнце — наше, весь мир — наш. Наше достояние не замыкалось в границах, обозначающих частное владение. Обрубив узы, привязывающие нас к частной собственности, мы стали свободны, как горные козы и кукушка. Подобно нам, они располагали всем миром. У нашего дома не было стен, ограды. Мы не видели и не ощущали никаких границ, кроме далекого горизонта, а он отступал все дальше с каждой петлей крутой тропинки.

Румяное утреннее солнце оторвалось от земли и парило над ржаво-красным гребнем по ту сторону долины. Дул свежий, прохладный ветерок; безбрежное море простиралось вокруг острова, обнимало всю планету, словно гору Арарат во времена Ноя. Мы поднимались на вершину Арарата.

Наконец-то мы на крыше острова. Лес кончился, его сменили трава и папоротник, по которому ковровой