островов, не увидев ни той, ни другой. Ближайший остров из группы Маркизских находился в 300 милях к северо-западу, ближайший остров архипелага Туамоту — в 300 милях к юго-западу, а ветер и течение были неустойчивы, но в общем несли нас на запад, в широкие ворота океана между двумя группами островов.

Ближайший в северо-западном направлении остров был тот самый Фату-Хива, маленький, покрытый джунглями гористый островок, на котором я когда-то жил в хижине, построенной на берегу на сваях, и слушал образные рассказы старика о героическом предке — Тики. Если бы «Кон-Тики» пристал к этому же берегу, я встретил бы там много знакомых, но вряд ли самого старика. Он, наверно, давно уже скончался с твердой надеждой на встречу со своим предком Тики. Если плот направится к этой цепи гористых Маркизских островов, то высадка будет для нас нелегким делом. Острова этой группы лежат далеко друг от друга, и океан беспрепятственно обрушивается на отвесные утесы, так что нам надо будет смотреть в оба, держа путь к устьям немногочисленных долин, которые всегда заканчиваются узкой полосой пляжа.

Если же плот направится к коралловым рифам архипелага Туамоту, то там океан на большом протяжении густо усеян множеством островов. Но эта группа островов известна также под названием Низкого, или Опасного, архипелага, так как своим возникновением она обязана кораллам и состоит из предательских подводных рифов и покрытых пальмами атоллов, которые возвышаются всего на два-три метра над поверхностью воды. Опасные рифы окружают защитным кольцом каждый атолл, представляя серьезную помеху для мореплавания во всем этом районе. Но хотя атоллы Туамоту созданы кораллами, а Маркизские острова представляют собой остатки потухших вулканов, обе группы островов населены одним и тем же полинезийским народом, и королевские семьи повсюду считают Тики своим родоначальником.

Еще 3 июля, когда мы находились за тысячу миль от Полинезии, сама природа сообщила нам, — как она в свое время сообщила первобытным перуанским мореплавателям, добравшимся сюда на своих плотах, — что где-то впереди среди океана действительно находится земля. Пока мы не прошли добрую тысячу миль от берегов Перу, мы время от времени видели небольшие стаи фрегатов. Примерно на 100° западной долготы они исчезли, и нам стали попадаться только маленькие буревестники, которые живут в океане. Но 3 июля на 125° западной долготы фрегаты снова появились. Начиная с этого дня, мы часто видели небольшие стаи фрегатов; они летели высоко в небе или проносились над гребнями волн, хватая летающих рыб, которые выпрыгивали в воздух, спасаясь от золотых макрелей. Так как эти птицы прилетели не из Америки, лежавшей позади нас, то их родина должна была находиться в другой стороне — впереди.

16 июля природа дала нам еще более очевидное указание. В этот день мы вытащили трехметровую акулу, которая извергла из своего живота большую непереваренную морскую звезду, недавно проглоченную ею у берега где-то вблизи.

А на следующий день к нам прилетели первые гости непосредственно с островов Полинезии. Это было знаменательным событием на плоту, когда мы заметили на горизонте в западном направлении двух больших глупышей, которые вскоре стали низко парить над нашей мачтой. Распластав свои крылья, имевшие в размахе полтора метра, они долго кружили над нами, затем сложили крылья и сели на воду рядом с плотом. Золотые макрели сразу же бросились к этому месту и принялись назойливо вертеться вокруг больших плавающих птиц, но обе стороны не трогали друг друга. Это были первые живые вестники, принесшие нам привет из Полинезии. Вечером они не улетели, но остались на воде, и еще после полуночи мы слышали, как они с хриплыми криками кружили вокруг мачты.

Летающие рыбы, которые попадали к нам на плот, были теперь значительно крупнее и принадлежали к другому виду; я помнил их по рыболовным прогулкам, которые совершал с островитянами вдоль берегов Фату-Хивы.

В течение трех суток мы держали курс прямо на Фату-Хиву, но затем задул сильный северо-восточный ветер и отнес нас к югу, в сторону атоллов Туамоту, за пределы собственно экваториального течения, и теперь океанские течения стали вести себя ненадежно. Один день они были заметны, на другой день исчезали. Течение иногда шло, как невидимая река, разветвляясь во все стороны. Если оно было быстрое, волны становились сильнее и температура воды обычно падала на один градус. Направление и силу течения мы определяли ежедневно по разнице между вычисленным Эриком положением плота и определенным им по солнцу[37].

На пороге Полинезии ветер сказал «пас» и передал нас тихому ответвлению течения, которое, к нашему ужасу, шло по направлению к Антарктике. Полного штиля не было — мы не испытали его ни разу за все время нашего путешествия, — и если ветер был очень слабый, мы подвешивали к мачте все наши тряпки, чтобы использовать малейшее дуновение. Не было ни одного дня, когда мы двигались бы назад, в сторону Америки; наименьшее расстояние, пройденное за сутки, составляло 9 морских миль, между тем как средняя суточная скорость за все время нашего путешествия в целом равнялась 42,5 мили.

Все-таки у пассата не хватило духу покинуть нас у самой цели. Он опять приступил к исполнению своих обязанностей и принялся толкать и вести разваливающееся судно, которое готовилось вступить в новую, необыкновенную страну.

С каждым днем стаи морских птиц становились все многочисленнее и бесцельно кружили над нами во всех направлениях. Однажды вечером, когда солнце садилось в океан, мы ясно заметили, что птицы чем-то сильно взбудоражены. Они летели на запад, не обращая никакого внимания на нас и на летающих рыб. С верхушки мачты мы могли видеть, что, пролетев над нами, они все устремлялись в одном и том же направлении. Может быть, сверху они видели что-то, чего мы не видели. А может быть, ими руководил инстинкт. Во всяком случае, они летели к определенной цели, прямо домой, на ближайший остров, место их гнездовий.

Мы повернули рулевое весло и, направили наш плот точно в ту сторону, где исчезли птицы. Даже после наступления темноты мы слышали крики отставших стай, которые пролетали над нами на фоне звездного неба как раз в том направлении, которого мы теперь держались. Это была чудесная ночь; луна была почти полной — в третий раз за время плавания «Кон-Тики».

На следующий день над нами кружило еще больше птиц, но вечером мы уже не нуждались в том, чтобы они показывали нам путь. К этому времени мы заметили на горизонте странное, неподвижное облако. Другие облака казались маленькими, легкими клочками шерсти, которые появлялись на юге и, подгоняемые пассатом, проплывали по небесному своду, а затем исчезали за горизонтом на западе. Такими я когда-то видел эти уносимые пассатом облака на острове Фату-Хива, такими мы их видели над собой ночью и днем на борту «Кон-Тики». Но одинокое облако на горизонте к юго-западу от нас не двигалось, — оно просто висело в воздухе, подобно неподвижному столбу дыма, между тем как остальные облака проплывали мимо. Такие облака по-латыни называются Cumulonimbus. Полинезийцы не знали этого, но они знали, что под такими облаками находится земля. Когда тропическое солнце раскаляет песок, образуется ток теплого воздуха, который поднимается вверх, и в более холодных слоях атмосферы содержащиеся в нем водяные пары сгущаются.

Мы правили на облако, пока с заходом солнца оно не исчезло. Ветер был устойчивый, и с крепко привязанным рулевым веслом «Кон-Тики» сам, без всякого нашего участия, как это часто бывало в хорошую погоду в океане, держался своего курса. Работа вахтенного заключалась теперь в том, чтобы взбираться на верхушку мачты и как можно дольше сидеть там на площадке, за последние дни натершейся до блеска, высматривая, не появятся ли признаки близости земли.

Всю ночь над нами раздавались оглушительные крики птиц. А луна была почти полная.