шары, превосходящие сочностью и ароматом все, что мы когда-либо ели дома. Вот еще деревца, поменьше, — на них лимоны…

Попадалось нам и хлебное дерево, напоминающее дуб с исполинскими листьями. На его ветвях висели тяжелые зеленые плоды величиной с голову ребенка. Плоды хлебного дерева пекут; вкусом они напоминают одновременно картошку и свежий хлеб.

А вот манговое дерево. С его огромных густых ветвей свисают красные, желтые и зеленые плоды разной величины — есть с яйцо, есть с кулак. Если с них снять кожуру, видна сочная оранжевая волокнистая мякоть, которая облекает большую косточку. Сок приятный, освежающий, с привкусом хвои.

С тонким прямым стволом, с огромными листьями вверху, росла папайя. Ее плоды, напоминающие видом дыню, свисали вниз между ветвями. Нагни гибкий ствол — и собирай их.

Между пальмами и плодовыми деревьями — заросли кофейного кустарника с красивыми красными ягодами, внутри ягод — кофейное зерно. Ваниль причудливо обвивала пальмовые стволы, соперничая с растением, которое мы назвали 'воздушным картофелем', потому что его плоды, висящие на длинных «нитях», действительно напоминали плоды картофеля! Много было незнакомых нам сказочных растений, но кое-что мы узнавали. Уроки вождя Терииероо на Таити не прошли даром.

Некогда долина была возделанным садом, теперь она заброшена, и плодовые деревья растут неухоженные, вперемежку с дикорастущими. Всюду попадаются старые развалины, покрытые мохом и папоротником. Когда-то здесь жили тысячи людей. Полвека тому назад оставалось всего семьсот. А ныне последние фатухивцы — ровным счетом сто человек, — покинув долину, сгрудились в деревушке на берегу. И там, где, бывало, людям не хватало пищи, теперь гниет множество плодов.

Пройдя далеко вверх по долине, мы расстались с речушкой и поднялись по склону к опушке леса. Здесь из земли, прикрытой огромными листьями, бил единственный родник. И здесь же кончалась тропа; дальше она совершенно заросла.

С нами шел Иоане, родственник Вилли; он рассказал, что когда-то в этом месте был дворец короля.

Прабабушка Иоане была последней местной королевой перед тем, как остров аннексировала Франция. От нее ему досталась в наследство эта часть долины. Хотя людей осталось мало, на острове нет такого клочка земли, который не принадлежал бы кому-нибудь. Вся территория разделена и передастся по наследству, и горе тому, кто стащит банан на чужом участке. Если поймают на месте преступления, то доложат вождю…

Дебри совершенно поглотили площадку, на которой в прошлом стоял дворец. Пришлось прорубать себе путь в зарослях. На каждом шагу мы проваливались в выложенные камнем ямы, закрытые сверху сплетением ветвей и плотных корней. Ни один луч солнца не проникал сквозь густые кроны в это царство комаров и мокриц. Зато здесь были превосходная родниковая вода, изобилие плодов и полное уединение; до ближайшего дома — четыре километра. Да и стал бы разве король выбирать себе плохой участок?!

Иоане назначил очень умеренную арендную плату. Мы получали право расчищать участок, строить на нем и собирать плоды сколько влезет. Налог, который надлежало уплачивать вождю, был символическим.

…Солнце зашло, мы одни в лесу. Лив впервые в жизни сама испекла на углях плоды хлебного дерева. Поужинав, мы забрались в свою маленькую палатку, которую поставили под сенью исполинских листьев. И только комары портили всю идиллию.

В эту первую ночь нам многое казалось загадочным. Кто это кричит таким противным голосом, прыгая по палатке? То заквакает лягушкой, то кричит рябчиком. Кто-то затеял возню в лесу поодаль. Дикие свиньи? Выше по склону как будто кричит сова, а вот совсем рядом кот замяукал…

Вдруг мы услышали чьи-то шаги: зашуршали листья, хрустнула веточка. Остановился. Опять идет! Возле самой палатки замер. Мы слушали с колотящимся сердцем.

Кто бы это мог красться в лесу среди ночи, кто сейчас подстерегает нас возле палатки? Воображение рисовало нам мрачного островитянина, стоящего у палатки с копьем в руке. Или с большим камнем. У полинезийцев нет никаких оснований любить белых, к тому же обитатели Фату-Хивы еще недавно были людоедами…

Никакого оружия у нас не было. Я с диким ревом выскочил из палатки наружу. Не знаю, кто сильнее перетрусил — я сам или одурело глядевший на меня бродячий пес. Во всяком случае, песик молнией метнулся в кусты и бросился наутек вниз — по склону; мы его больше ни разу не видели.

Но и после этого не затихло. Вдруг отчетливо послышались ружейные выстрелы. Мы вышли из палатки, прислушались. Странно… Людей-то нет, стрелять некому! Загадка решилась быстро: ночной ветерок ворошил кроны пальм, и время от времени с огромной высоты срывались вниз бомбы дебрей — кокосовые орехи. Пришлось отодвинуть палатку подальше от опасных соседей.

Незнакомые звуки, неведомые запахи… А взглянешь вверх — в небе чужие звезды и лежащий на боку лунный серп. Новая жизнь началась!..

Над горами Тауауохо поднялось солнце, а у нас царил сумрак. Леской полог был настолько густым, что не пропускал ни света, ни ветра, который разогнал бы комаров. Надо немедленно расчищать участок и строить такой дом, чтобы туда не могли проникнуть летающие и ползающие твари!

На завтрак я принес бананы, а Лив испекла на углях какие-то орехи. Запили все водой из выложенного камнями бассейна самой королевы. Здорово! Даже полчища комаров не могли испортить наше великолепное настроение.

И вот мы приступили к расчистке. Длинный нож подсекал сочные банановые стебли, словно зеленый лук. Одно плодовое дерево за другим валилось наземь. Как-то даже не по себе — словно мы уничтожаем чей-то сад, Лив выдергивала ваниль, папоротник, воздушный картофель, кофейные кусты. Мало-помалу в древние королевские владения проникали и солнце и воздух.

На крутом склоне нашему взгляду предстали пять плоских площадок, вымощенных камнем. В стенку возле родника мы воткнули бамбуковый ствол, и вода побежала из него, совсем как в старину, когда повелительница людоедов после завтрака освежала в бассейне свои могучие телеса.

Но мере того как редели деревья, нам открывался чудесный вид. Пальмовая долина, речушка, колышущиеся листья-великаны, могучий папоротник — все оттенки зелени! По ту сторону долины — каменная стена, кручи, остроконечные пики… Вдоль края пропасти то и дело мелькали белые точки — дикие козы, пасущиеся на горных лугах. Подножие обрыва окаймляли заросли бамбука. Мы видели всю долину, до самого устья, но море листвы закрывало от нас и деревню и океан.

Расчищая участок, мы нашли среди каменной кладки древние орудия из камня и раковин и треснувшую деревянную миску. Обнаружили и большое каменное кресло, с которого удобно было обозревать окрестности, и гладкое каменное ложе, из щелей которого росли пальмочки.

Мы не стали их трогать, не потревожили и наиболее редкостные плодовые деревья, и великолепный куст, усыпанный алыми цветами.

Через три дня мы расчистили место для жилья. Настала пора на развалинах древнего дворца строить свою лачугу. Сперва мы хотели ограничиться шалашом из ветвей и листьев, но из этого ничего не получилось. Пришел Иоане, принес наши чемоданы, которые мы оставили на хранение у Вилли Греле. В них была одежда и различные предметы, припасенные нами для долгого плавания. Теперь нужда в них миновала, но Вилли не решался держать наше имущество у себя. Мы объяснили Иоане, что шалаш из листьев — тоже не лучшая камера хранения. Он отчаянно затряс головой и, прибегая к маркизским, таитянским и французским словам, помогая себе жестами, категорически заявил, что не разрешит нам строить такое жилище. Листья завянут, и сквозь крышу будет хлестать дождь, дикие лошади проломят стены, а комары, муравьи и огромные тысяченожки окончательно нас доканают.

Что мы знали о местных условиях? А Иоане родился здесь. Иоане сказал, что надо строить дом из бамбука. Старый плут полюбился нам с первого взгляда. Он так убедительно говорил, этот чудак, который гордился своим родством с королевой и бродил по лесу босиком, в соломенной шляпе и белых шортах. И всегда-то он улыбался, отчего все лицо его бороздили мелкие морщинки.

Мы от души поблагодарили Иоане за совет, тем более что он вызвался для помощи нам привести жену и четверых товарищей.

И закипела работа, развернулось строительство на полинезийский лад. Двое мужчин, словно