теорию международных отношений.

В популярных книжках об Орловском год 1936-й обозначен одной строкой: работал начальником участка на строительстве канала Москва-Волга.

Разумеется, ни слова о ГУЛАГе, ни о том, как краснопартизанский командир попал на службу в эту систему. Сам Орловский в послевоенные годы молчал, и было отчего. В его личное дело подшита четвертушка бумаги – подлинник обязательства-расписки о неразглашении гулаговских секретов.

Перетекание чекистских кадров из оперативных органов в систему ГУЛАГа носило достаточно широкий характер. Побывали на этой службе Ваупшас-Ваупшасов, Берзинь-Берзин и многие другие именитые наследники дела Феликса Дзержинского. Орловский не преминул указать в автобиографии 1941 года, что вызвался в ГУЛАГ добровольно, но можно предположить-доуточнить, что не последнюю роль сыграли здесь материальные соображения. Работа на стройке с выколачиванием плана обеспечивала неплохие премиальные.

На то, что довоенный Орловский не был абсолютным аскетом и мог использовать служебные связи в личных целях, указывает такая, например, информация из личного дела:

«Имеется сообщение бывшего уполномоченного РУ штаба РККА в гор. Минске Цупко от 22.9.27 г. начальнику РУ о том, что «Аршинов» (псевдоним т. Орловского К.П.), приезжая с разрешения Москвы к своему старому товарище по «активке» Березовскому, проживающему в погранполосе, просил последнего достать для него сукна на костюм, за что обещал устроить его на работу в Москве. Березовский перешел польскую границу, достал сукно, а по возвращении был нашим погранотрядом задержан и за контрабанду арестован…».

Видимо, не совсем верно современное суждение о том, что внутри НКВД были последовательно уничтожены несколько призывов чекистов и что поводом для самоотстрелов становились любые зацепки. Без видимых в архивном деле серьезных последствий Орловскому сошло то, что брат его жены Петр Будзюк (в прошлом работник советского торгпредства в Берлине) в мае 1938 года был «приговорен к ВМН за шпионско-диверсионно-террористическую работу по заданию польской разведки». Далее в материалах спецпроверки НКВД указывалось, что Орловский долгое время был знаком с расстрелянным польским шпионом-диверсантом М.С. Русаком, который в своих показаниях говорил об участии Орловского в шпионско-диверсионно-террористической организации, но впоследствии от этих слов отказался, заявив, что он Орловского оговорил…

…После служебного ареста (на 5 суток в декабре 1936 г. за «недопустимо-грубое обращение с заключенными». – Прим. ред.) Орловскому пробовали подыскать место на иных островах Архипелага, даже выдали аванс на убытие в КаргопольЛаг, но очевидно, что натура диверсанта вошла в непримиримое противоречие с функциями лагерного вертухая.

Он предпочел Испанию. Его туда лично отобрал в компании со «старыми белорусскими партизанами» Александром Рабцевичем и Станиславом Ваупшасовым матерый советский разведчик-боевик Г.С. Сыроежкин, сыгравший в 1924 году одну из ведущих ролей в знаменитом деле «Синдикат» по «извлечению» из Польши в СССР Бориса Савинкова.

Для Испании Орловскому придумали англизированный псевдоним Стрик (striker – ударник в спусковом механизме стрелкового оружия). А вообще-то «ударником» на тогдашнем профессиональном жаргоне НКВД его характеризовали с оттенком пренебрежения некоторые претендующие на собственную интеллектуальность коллеги, чьи служебные отзывы об Орловском приведем далее.

Стрик действовал в составе Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда НКВД СССР, в который кроме советских специалистов входили испанцы, болгары, латыши, немцы, французы, американцы и англичане. Жил в столичном отеле «Гэйлорд». Любопытное описание этого прибежища профессионалов разведки из многих стран сделал через восприятие своего героя Хемингуэй в романе «По ком звонит колокол».

«…Сегодня вечером это самое приятное и самое комфортабельное место в осажденном Мадриде… Когда Роберт Джордан первый раз попал в отель Гэйлорда, ему там не понравилось, обстановка показалась слишком роскошной и стол слишком изысканным для осажденного города, а разговоры, которые там велись, слишком вольными для военного времени… Там все было полной противоположностью пуританскому, религиозному коммунизму…»

То, что Орловский и Хемингуэй были знакомы – факт несомненный. В зале гостиничного ресторана, где дни и ночи (использую современную лексику) тусовался мировой бомонд псов войны, где агент на агенте сидел и агентом погонял, контакт был неизбежен. И мне кажется, что упоминаемый в романе Хемингуэя русский диверсант Кашкин, да и сам главный герой американец Роберт Джордан, несут черты реального Орловского.

В архивном деле имеются «внутренние» мемуары бывшего командира Мадридского отряда, заслуженного работника КГБ Льва Василевского. Вот какие детали он воспроизводит:

«Обычно беседы Орловского с испанцами переводила наша переводчица Елена Родригес-Данилевская, полуиспанка-полурусская, дочь испанского полковника, умершего в 1931 году, и дочери известного русского писателя второй половины XIX века Г.П. Данилевского, автора романов «Беглые в Новороссии», «Княжна Тараканова» и др. За время пребывания в Мадридском отряде К.П. познакомился с рядом любопытных людей. Одним из них был сын Бориса Савинкова – Лев Савинков, молодой человек, получивший образование во Франции и приехавший сражаться в интербригадах на стороне республиканцев. Из интербригады он попал к нам в отряд. Ходил в тыл, проявил себя храбро и ему по ходатайству Сыроежкина было присвоено звание лейтенанта, а несколько позже и капитана. Лев Савинков не знал, какую роль в жизни его отца сыграл Г.С. Сыроежкин, а мы, знавшие это, конечно ему ничего не говорили. Знал это и К.П., всегда с интересом слушавший рассказы Льва Савинкова о своем отце и его террористической деятельности в царской России. Так мы обычно сидели за столом: Савинков, Сыроежкин, Орловский, Рабцевич и я, слушая рассказы младшего Савинкова, сделавшего для себя культ отца и всегда говорившего о нем».

Да, для профессионалов разведки, как и для спортсменов международного класса, мир тесен…

В популярных книжках об Орловском испанские разделы выписаны достаточно общими фразами и – по заданной идеологической канве: интернациональный долг… боевое содружество с испанскими товарищами… Откровенно говоря, выглядит это натужным и малоинтересным. Зато оригинальные документы захватывают по-настоящему.

Я проследил по испанской карте маршруты Орловского и его группы. Это юго-запад страны: горы Андалузии, провинция Севилья, долина реки Гвадалквивир. Помните, у Пушкина:

Но это во время Пушкина водный поток шумел-бежал, а в веке двадцатом река была зарегулирована плотинами, поддерживающими обширную ирригационную сеть. Рисовые чеки долины Гвадалквивира кормили сотни тысяч людей. Какую судьбу готовил Орловский урожаям зерна – мы увидим.

Вот подлинное донесение Орловского-Стрика в Центр – документ из фонда испанской резидентуры архива Первого главного управления КГБ СССР. В тексте я лишь привел в норму написание испанских названий да местами выправил грамматику:

« Совершенно секретно.

Экземпляр единственный

Доношу, что 30 мая 1937 года я с группой в 10 человек испанцев и одним человеком русским (Степан Грушко. – С.К.) перешел линию фронта и направился в глубокий тыл фашистов для диверсионной работы.

С 30 мая по 20 июля 1937 г. с вышеупомянутой группой я прошел в тылу противника 750 км и только один раз 15 июля группа была обнаружена противником, о чем напишу ниже.