Он слышал, как позади со свистом несутся по трубе остальные. Иногда раздавался стук — это костыль ударялся о стенку.
— Ты скучал по мне, — прокричала она.
В ее голосе звучало удивление, искреннее, как будто она только сейчас наконец поняла это.
Спуск становился все более похож на падение.
— Уже скоро, — добавила она.
Труба больше не изгибалась, движение замедлилось. Они зажгли свои фонарики: труба заканчивалась.
Они оказались в квадратном помещении размером пять на пять метров. По стенам тянулось множество бетонных и пластиковых труб. Стине положила руку на самую толстую из них.
— Центральный кабель-канал. Из Копенгагена на Амагер.
В стену была вмонтирована стальная плита. Она коснулась ее кончиками пальцев. Плита отъехала в сторону.
— Пути эвакуации предусмотрены, — пояснила она. — Я присутствовала при том, как фирме «Бюгге и текник» в копенгагенском муниципалитете давали разрешение на насыпь перед Типпеном. Мы тогда оговорили этот путь эвакуации. Он приведет нас прямо к зданию «Конона».
Франц Фибер выбрался из трубы. За ним африканка. Она несла Максимилиана на ремнях. Его отец держал в руке телефон.
— Они посадили вертолет, — сказал он. — В такой ураган.
Из трубы, которую они только что покинули, донеслось далекое шипение. На лице Стине появилось отсутствующее выражение.
— Вода, — сказала она. — Они соединили трубу с магистральным трубопроводом, идущим из Тингбьерга. Нас хотят утопить.
Она покачала головой.
— Кто это мог сделать? — спросила она.
Максимилиан тихо засмеялся.
— Не важно, кто нажимает на кнопку, — ответил он, — за ними стоит система, на которой держится привычный нам мир.
Они забрались в маленькую кабину. Плавно закрылась внутренняя дверь со стеклянным окошечком. Начала закрываться наружная дверь. Из виниловой трубы вырвался поток воды. Мощная струя ударила в противоположную стену со звуком, напоминающим гром. В этот же момент кабинка стала подниматься вверх.
— Давайте все вместе помолимся, — сказал Каспер, — хотя бы минуту.
Они уставились на него.
— Молитва, — пояснил он, — это просто-напросто лестница Иакова, по которой спускаются и поднимаются Божьи ангелы, — такой по-настоящему большой лифт. К тому же хуже нам точно не станет.
На мгновение все закрыли глаза.
Это был скоростной лифт. Все почувствовали, как ускорение сдавило колени, а через тридцать секунд наступило мгновение настоящей невесомости.
Выйдя из лифта, они оказались в помещении, отделанном полированным гранитом. Каспер узнал фактуру камня. Похоже, они действительно оказались в подвале «Конона». Перед ними открылись двойные двери следующего лифта. Они вошли. Эта кабина была такого размера, что в ней вполне можно было бы принимать гостей.
Стине застыла, поднеся руку к панели.
Каспер услышал, как право принимать решения куда-то перемещается. Скоро они встретятся с другими людьми. А это уже сфера деятельности клоуна.
— А что, если снять комбинезоны, — предложил он. — Они слишком похожи на форму.
Он насчитал двадцать этажей плюс еще несколько уровней без номеров, после чего лифт остановился.
Двери лифта открылись в одно из самых изысканных помещений, которые ему когда-либо доводилось видеть. Стена перед ним была овальной, отделанной плавниковым лесом. Дерево было подернуто серебристо-серым налетом от соленой воды и отшлифовано морской волной — создавалось впечатление грубости и утонченности одновременно. Пол был мраморный. При других обстоятельствах он задержался бы здесь на некоторое время. Чтобы насладиться зрелищем. И совершенно уникальным звучанием помещения.
Но сейчас было не до того. Перед лифтом стоял человек в зеленой форме. С автоматом. Это был Аске Бродерсен.
Каспер никогда не любил оружия. В своих выступлениях он никогда не использовал даже пистолет, стреляющий пробками. Или такой, у которого из ствола выскакивает флажок с надписью «Бах!».
Если он тем не менее опознал оружие как автоматический «Bushmaster», то лишь потому, что ему доводилось видеть его прежде. Вместе с Российским государственным цирком ему довелось гастролировать в приграничных областях на юго-востоке страны. На местных базарах лежали груды автоматов и горки опиума — рядышком, он никогда не забудет запах свежих листьев карри, бескислотного оружейного масла и опиума-сырца.
Он вильнул бедрами, прикрытыми синим платьем. Настроил голос на высокий регистр.
— Где женский туалет? — спросил он.
Человек замер. Вежливость сидит в датчанах глубоко, кармически, она уходит корнями в феодальный уклад времен абсолютной монархии. Каспер шагнул вперед.
— Проводите меня, пожалуйста, — проговорил он.
И ударил его головой.
Аске Бродерсен опустился на колени, словно для молитвы. Африканка забрала у него из рук автомат. Она держала его за ствол, опустив вниз приклад.
Перед ними была дверь. Изогнутая как и стена, с пневматическим замком, — она открылась легко и беззвучно. Они оказались в пространстве, залитом светом.
Стены были стеклянными. Крыша — стеклянной. Пол — стеклянным. Несомым узкими хромированными стальными балками. Комната напоминала летающую тарелку. Под ногами, на глубине около восьмидесяти метров, виднелось море. За изогнутыми стеклами раскинулся Копенгаген. Они находились так высоко, что вполне можно было изучать метеорологию города. Выше нависших над Фредериксбергом облаков. Выше собирающейся на юге грозы. Выше вечернего солнца над Сити.
Над комнатой парил силуэт спиц огромного колеса. Это была тень от винта вертолета, который находился прямо над ними, — посадочная площадка была здесь, на крыше.
Рядом с большим роялем стоял Йосеф Каин.
Каждому клоуну не раз случалось видеть лица, выражающие крайнее изумление. Изумление Каина было особенным. Касперу всего несколько раз прежде доводилось наблюдать такое изумление. У некоторых очень значительных фигур шоу-бизнеса. Стоит тебе только прийти к мысли о том, что никто — кроме разве что Господа Бога — не в состоянии тебя удивить, как ты сразу же становишься уязвимым.
На диване сидела Клара-Мария, рядом с ней — темнокожий мальчик.
Девочка вскочила и побежала им навстречу.
Бросилась в объятия Стине. Прижалась к ней.
— Мама, — воскликнула она.
Она прижалась головой к ее животу. И повторяла одно и то же слово. Сцена была прекрасной. Но, пожалуй, чересчур сентиментальной. Девочка обернулась к Касперу. Личико ее казалось ангельским, пока оно не разъехалось в широкой ухмылке. Космос никогда не дает сентиментальности особенно разгуляться.
— Папа, — сказала она.
Каспер оглянулся. Чтобы понять, к кому за его спиной она обращается. Позади никого не было.
