люблю все это. Это одна из лучших и порядочнейших полиций на свете. У нее есть только один недостаток — она чертовски медлительна.
Мёрк позабыл о своей акустической защите, его система открылась. Каспер слышал усталость. Непреходящее утомление. Усталость протяженностью в двадцать или тридцать лет. Ему доводилось слышать ее у некоторых директоров цирков, тех, которые хотели чего-то большего, чем просто заработать деньги. Это была усталость человека, у которого не просто работа, а миссия и который позволил ей поглотить себя. И теперь медленно сгорает изнутри.
Женщина подняла рубашку Каспера, и он услышал, как у нее перехватило дыхание. Она положила руку ему на грудь. При других обстоятельствах такое прикосновение было бы ему приятно, особенно ее прикосновение. Но не сейчас.
— Министерство обычно никогда не вмешивается, — продолжал Мёрк. — У нас всего каких-нибудь пять человек в полиции. Нас зовут, только когда происходит что-нибудь серьезное и когда замешана политика. И даже тогда мы понимаем, что это все равно что оказаться у позорного столба.
— А отдел Н? — спросил Каспер.
Он услышал свой голос, он звучал как кваканье древесной лягушки.
Мёрк встал. Подошел к окну.
— Полиция всегда пользовалась услугами астрологов, — сказал он. — Медиумов, ясновидящих. Втайне от всех, само собой разумеется. Но в конце девяностых мы почувствовали какие-то грядущие изменения. Я почувствовал это как надвигающуюся непогоду. Все поняли, что появятся новые формы преступлений, совершаемых для получения прибыли. Которые будут связаны с манипулированием сознанием.
— Вроде торговли опционами, — заметил Каспер.
Мёрк кивнул.
— Время, — продолжил он, — предвидеть будущее. Это стало самым важным. Интуиция. Это стало одним из самых высокооплачиваемых ресурсов. Я по-прежнему пытаюсь заставить датскую полицию это понять.
Женщина заставила Каспера открыть рот. Он почувствовал холод зубоврачебного зеркальца на языке. Она выпрямилась.
— Его надо в реанимацию, — констатировала она. — Немедленно. У него пулевое ранение в живот. Перелом черепа. Левого запястья. Предположительно сломаны два ребра. Возможно, нос. Выбиты три зуба. Его надо зашивать, он потерял много крови. Ему надо делать переливание крови. И обследовать на предмет внутренних кровотечений.
Он и раньше слышал ее голос, слышал, как он поет — это был утонченный альт. Это был голос с компакт-диска. Она тоже была в хоре, исполнявшем ту кантату.
— Он мне нужен еще на двадцать минут, — сказал Мёрк.
— Если какой-нибудь орган задет, если есть разрыв печени, через двадцать минут он умрет.
— Он не умрет. Он сделан не из того, из чего все остальные люди. Это что-то вроде пластмассы.
— Я подам об этом рапорт, — заявила она.
— Ты сделаешь ему укол, — сказал Мёрк, — под мою ответственность.
Она ушла. Мёрк посмотрел ей вслед.
— Они ненавидят меня, — заметил он. — Я забрал расследование из Люнгбю и перенес его сюда, в этот зал. Мы создали здесь командный пункт. Отсюда я давлю на всех в течение двух месяцев. Официально мы лишь наблюдатели. Но они боятся, боятся общественного мнения. И политиков. А теперь пропали дети. И все равно — они ждут первой возможности, чтобы избавиться от нас.
— А что насчет других детей? — спросил Каспер. — Тех, что пропали за границей?
Удивление Мёрка не зарегистрировал бы ни один осциллограф, на его лице не дрогнул ни один мускул. Но Каспер услышал его.
В обычной ситуации Мёрк бы не ответил: на поверхности удерживаются лишь непроницаемые. Но в непосредственной близости от большого выигрыша просто невозможно оставаться герметичным.
— Было заявлено о пропаже пятерых детей. Все заявления были потом отозваны.
— За исключением заявления о погибшей девочке.
Боль отразилась на лице Мёрка, на мгновение она затмила все его звучание.
— Раньше я хотел быть судьей, — сказал он. — Я всегда стремился к справедливости. Иногда это стремление ощущается как жажда, ты можешь это представить? Зачем я тебе все это рассказываю?
— Я просто сразу же внушаю доверие, — объяснил Каспер. — Проходит пять минут — и люди обычно рассказывают мне историю своей жизни. Женщины. Дети. Таксисты. Судебные исполнители.
Женщина вернулась. Где-то далеко, словно нечто не имеющее к нему никакого отношения, он почувствовал укол.
— Преднизон, — объяснила она.
Он улыбнулся. Преднизон — это тот самый препарат, которым накачивали и Максимилиана. Какое ужасающее, поразительное сходство между детьми и родителями — вплоть до самого вскрытия.
Изнутри он почувствовал химическое облегчение. Что-то обернули вокруг его головы, это был бинт, женщина забинтовала его. Мёрк сел перед ним на корточки.
— Мы получили запрос о твоей выдаче, — сказал он. — Из Испании. Смягчение наказания не является официальной практикой в Дании. Так же как и взятки. Те несколько дел, когда полиция подкупала рокеров за несколько тысяч крон, оказывались на столе у начальника полиции. Так что полиция ни черта не может для тебя сделать. А мы можем. Мы можем оспорить в суде испанский запрос. Отклонить его. Ускорить рассмотрение вопроса о твоем датском гражданстве в Фолькетинге. Вайдебюль, например, может поговорить с Министерством внутренних дел. Мы как-нибудь договоримся с Налоговым управлением. Через полгода ты сможешь вернуться. На большие сцены. Ты понимаешь, что я говорю?
Каспер кивнул. Собеседник его говорил, ничего не скрывая. Они добрались до того, к чему все это время шли.
— Скоро. Когда они найдут детей. И мы молимся Богу, что так и будет. Вся эта операция. Мы затеяли ее, надеясь на тебя. И когда дети будут у нас, ты нам все равно будешь нужен. Чтобы говорить с ними. У меня есть несколько сотрудниц уголовного розыска из отделения А, по сексуальным преступлениям. И из Глострупа, они специализируются по дознаниям в делах по инцесту. Но эти дети — другое дело. Так что я хочу, чтобы прежде всего с ними побеседовали мы с тобой. Я хочу понять, для чего же их собирались использовать. Договорились?
Каспер кивнул.
Мёрк выпрямился.
— Ты умрешь? — спросил он.
Каспер прислушался. Не к своему телу, а к чему-то впереди и вверху — смерть приходит извне. Он покачал головой.
— Музыка, — произнес он.
Мёрк задумчиво посмотрел на него.
— Это правда, — заметил он. — Насчет того, что ты внушаешь доверие. Понимай как знаешь. Но если ты прямо сейчас отдашь концы, то святой Петр начнет рассказывать тебе о своих личных проблемах.
— Они в Копенгагене, — продолжал Каспер. — Пятеро оставшихся в живых детей. Кто-то доставил их в Копенгаген. И не Приют их привез. Не аббатиса. Кто привез их сюда?
Мёрк нажал на кнопку.
Это была последняя часть кантаты. Все еще печальная, но более новозаветная, чем первая часть. Сопрано начальника полиции медленно приоткрывало перед слушателями возможность выхода: смерть — это дверь, по другую сторону что-то есть.
Каспер слышал гармонию между музыкой, зданием и сидящими перед ним людьми. В этом зале была такая же реверберация и отчетливость голоса, что и в церкви. Он услышал, как на самом деле религиозна полиция. Он услышал правосознание. Представление о космической справедливости. Мёрк мог бы занять любую руководящую должность в бизнесе. Вместо этого он был здесь. Постаревший от усталости. Поддерживаемый внутренним огнем углеродной лампы. Касперу было слышно ее шипение. Оно
