чем-нибудь исключительным: животным урчанием «феррари» или ностальгическим, обертонным ревом четырехцилиндрового, с воздушным охлаждением, оппозитного двигателя ветерана-«фольксвагена».
Здесь и между домами оставалось место для звука — реверберация прямо пропорциональна объему пространства. Каспер закрыл глаза. У него могли бы быть такие же машины, как у Чаплина. Как у Бхагвана. У него могли бы работать люди, которые водили бы их и ремонтировали бы их. Вместо этого он сидел здесь.
Был как раз подходящий момент для того, чтобы отложить небольшое золотое яйцо.
— Счастье, — произнес он, — это не тогда, когда надо копить и создавать, а тогда, когда научился отказываться.
Он услышал почти беззвучный дизельный двигатель, «мерседес» — самый тихий из всех автомобилей. Он услышал легкое трепетание ветра в складном верхе. «Мерседес-купе». Машина, которую он сам бы купил, если бы он был Лоне Борфельдт. Она ехала медленно, рывками. Точно так же, как и он бы ехал, если бы встретился с самим собой. А потом с полицией.
Машина попала в полосу света, проехала мимо кафе «Вокруг света» — за рулем сидела женщина.
Каспер сделал знак рукой, молодой человек понял его мгновенно. «Ягуар» выполз из кустов и плавно увеличил скорость. Каспер не мог понять, следуя какому чувству ехал Франц Фибер, — все вокруг было черно. Автомобиль ударился в изгородь, перелетел через велосипедную дорожку и на минуту остановился на полосе движения между ресторанчиком «У конюшни» и «Датским аквариумом». На застекленной террасе две сотни человек перестали жевать. «Ягуар» снова завелся, повернул на Странвайен, между ними и «купе» было пять машин.
Франц Фибер ответил на телефонный звонок.
— Ее надо забирать через сорок пять минут, — сообщил он. — И я взял заказ.
«Ягуар» держал дистанцию до самого Странбульвара. Машина, идущая перед ними, показала поворот налево, там шли дорожные работы, все движение сужалось до одного ряда, между ними и маленьким «мерседесом» оказалось с десяток автомобилей. Когда они доехали до Миддельфартсгаде, «мерседес» исчез.
Каспер помнил этот район. Когда-то он отправлялся сюда гулять, чтобы дать отдохнуть слуху во время первых цирковых представлений в театре «Газверк», тогда и гримерных на всех не хватало. Он сделал знак, «ягуар» пересек проезжую часть, развернулся и, скользнув вдоль здания театра, остановился.
Каспер выскочил из машины еще до того, как она полностью остановилась. Он перепрыгнул через ограду у придорожной канавы, вскарабкался по крутым, глинистым скатам, поднялся на насыпь железной дороги. Он бежал на север, прыгал со шпалы на шпалу, пока по левую руку не показался открытый участок с футбольными полями. Тут он пригнулся.
Он услышал ее еще до того, как увидел. Она не повернула в сторону Фрихаун, а поехала по Скудехаунсвай.
Машина исчезла за офисным центром в районе контейнерного порта. Но теперь он примерно представлял, куда она направляется. Она направлялась к мысу Типпен.
Прежнего мыса больше не было. С тех пор, как он в последний раз покинул Данию, все изменилось. И появилось кое-что другое.
Новостройка закрыла вид на море. Но в просвете между двумя зданиями он увидел намытую территорию. Она возникла перед комплексом четырехэтажных офисных зданий, выдаваясь на расстояние от пятидесяти до ста метров в море.
Это было то самое место, где пересекли друг друга окружности на двухсотпятидесятиметровом плане Сти-не. Значит, он все-таки не ошибся.
Он медленно пошел назад. Перед ним раскинулся Копенгаген. Длинные желтоватые световые цепи ведущих в город дорог. Кальциево-белый и диодно-голубой отсвет над центром города, с большой черной дырой там, где район был блокирован, — своего рода световой вакуум. За ним, освещенные галогенными прожекторами, белые стены мусоросжигательного завода — монументальные, словно стены храма. За ними — остров Амагер, словно оранжевая световая печатная плата. В обрамлении ведущих к аэропорту Каструп длинных полос посадочных огней — словно парящих на высоте нескольких метров над морем световых мостов.
Он спустился со склона у проволочной ограды футбольных полей и оказался на Миддельфартсгаде позади «ягуара». Он шел сгорбившись. Поравнявшись с водительской дверью, он выпрямился. Потом оперся локтями на открытое окно.
— У меня сохранился кое-какой слух со времен моей молодости, — сообщил он. — Ты только что говорил по телефону, чтобы узнать, где ее надо забирать. Так вот, на другом конце провода никого не было. Значит, у нас два случая злоупотребления доверием. Этот и вопрос о том, как ты получил мой заказ. Мое сердце изнывает от этого.
Он распахнул дверь, ухватился за белеющую перед ним рубашку и рванул ее на себя. Тело последовало за ней сантиметров на двадцать, далее оно не двигалось. Каспер опустил взгляд. Обе ноги заканчивались прямо под коленями и прикреплялись ремнями к удлиненным педалям. На двери висели два пластиковых протеза и два костыля с телескопическим соединением.
Он отпустил его. Франц Фибер скользнул назад на сиденье. Желтые глаза засветились.
— Ты сам был артистом, — проговорил молодой человек. — Я знаю все о тебе. Еще пара технических случайностей, и на моем месте мог быть ты. И это ты бы тогда получал инвалидное пособие. Ты смотришь на самого себя.
Каспер повернулся и пошел в сторону Странбульвара. «Ягуар» двигался рядом с ним.
— Ее надо забирать через тридцать минут. И только такси может туда проехать. Так что ты можешь прогулять свое изнывающее сердце обратно до Глострупа. Или же согласиться на то, чтобы тебя подбросил человек, который лжет во спасение.
Каспер сел в машину.
Они остановились на красный свет у Орхусгаде.
— Что это построили на мысе Типпен? — спросил Каспер.
— Какой-то банк. Это туда поехала врачиха. Я подвозил ее туда. Дважды.
— Ты мог и ошибиться.
Спина перед Каспером выпрямилась, словно Памятник отважному солдату.
Каспер посмотрел на часы в автомобиле.
— Мы можем успеть посмотреть на море за тридцать минут?
Приливная волна автомобилей устремлялась к площади Осло. Перед волной, там, где она прервалась, «ягуар» повернул на красный свет.
14
Они миновали поворот к Фрихаун. Здания пенсионных фондов, галереи мебели «Паустиан». Когда Каспер был ребенком, случалось, что небольшие цирки останавливались на зиму в Северной и Южной гаванях. Тогда над этими районами стоял звук несмазанных кабестанов, угольных кранов, сапог с деревянными подошвами, двухтактных дизельных двигателей, паровозных гудков. Теперь он слышал быстроходные лифты. Вентиляционные системы со звукопоглощением. Космическое нашептывание тысячи тонн информационных технологий.
Они повернули на восток. По другую сторону от гавани Калькбренери, словно электрический собор, возвышалась станция Сванемёлле. «Ягуар» съехал на обочину.
— Добро пожаловать домой, — сказал Франц Фибер, — туда, где обитают деньги.
