— Вот твоя постель. Теперь ты будешь спать здесь.

— Но Мойра…

— Мойра не усмотрит в этом ничего плохого и ничего никому не скажет.

— Ты уверен? Все считают это предосудительным.

— Мойру воспитывали не они, а я. И я не забивал ей голову дурацкими правилами, которых придерживается большинство. Она никому не скажет об этом и не будет тебя презирать. Я отлично знаю свою сестру.

Плезанс не стала спорить, но про себя решила, что обязательно поговорит с девочкой. «Надо внушить ей, что подобная свобода нравов до добра не доводит! Пусть она никогда не узнает такого сердечного разочарования, какое испытываю я сейчас. Да и Тирлох наверняка побеседует с сестрой. Вряд ли он допустит, чтобы она стала чьей-то любовницей».

Закрыв глаза, она ждала, когда сон поборет беспокойные мысли, крутившиеся в голове. Хорошо бы вообще ни о чем не думать, а только чувствовать и поступать сообразно своим чувствам! К несчастью, она не могла позволить себе такое неслыханное безрассудство.

Он сказал, что не забудет ее. Эти простые слова тешили самолюбие, однако они означали, что он не видит будущего у их отношений и считает их всего лишь взаимно приятной короткой связью. Плезанс хотела любви. Хотела стать его женой, родить ему детей и хозяйничать в его доме. А он хотел только сладких воспоминаний.

Ну что ж, даже у Тирлоха О'Дуна могут сорваться планы!

«Я сделаю все возможное, чтобы он передумал», — решила Плезанс, почувствовав, как сонно обмякло его тело. — Сегодняшняя ночь страсти — только начало, — думала она, погружаясь в долгожданную дрему. — Он раскрылся передо мной, и глупо было бы этим не воспользоваться. Мне надо каким-то образом усыпить его бдительность и подобраться к его сердцу, а не только к мужскому достоинству. В моем распоряжении почти год. Пока он испытывает ко мне желание, я могу влиять на его чувства. Страсть легко меркнет, но также легко превращается в нечто более глубокое. Я сделаю все возможное, чтобы добиться последнего!»

Если все получится, то к концу срока ее службы Тирлох О'Дун не только будет помнить свою служанку — он будет ее любить.

Плезанс потянулась и выпростала руку в бок. Однако та сторона постели, на которой спал Тирлох, была пустой и холодной. Открыв глаза, она увидела его стоящим возле кровати, полностью одетого и хмуро взирающего на нее. В его дымчато-серых глазах не было ни нежности, ни желания, ни тепла. Он казался таким же отчужденным, как в первые дни их совместного пребывания. Плезанс задрожала и села в постели, крепко прижимая к себе простыню.

— Уже утро, — объявил Тирлох. — Пора приступать к работе. Это не Вустер, здесь тебе придется много работать. — Он направился к выходу. — Я пойду в конюшню, а ты займись завтраком. Чтобы он был готов к моему возвращению.

— Но… — растерянно начала Плезанс, сама не зная, что хочет сказать.

— Надеюсь, ты не думаешь, что эта ночь что-то изменит?

Тирлох заметил, как она побледнела, и почти пожалел о своих словах. Впрочем, ничего страшного, надо быть с ней построже. Роль любовницы не освобождает от обязанностей служанки.

— Нет, я так не думаю, — ответила она, решив не показывать, как сильно он ее обидел.

— Вот и отлично. Значит, у нас не будет никаких разногласий.

Как только за ним захлопнулась дверь, Плезанс опять откинулась на подушки, еще ощущая холод, оставшийся в душе после его слов, потом глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и поднялась с постели. Умываясь и одеваясь, она мысленно собиралась с силами и, к своему стыду, невольно пыталась оправдать поведение Тирлоха.

Оглянувшись на постель, она поняла, что не может просто взять и забыть те мгновения страсти, которые он ей подарил. К сожалению, его влечение не было продиктовано любовью, однако оно утолило потаенные желания Плезанс. «Разумеется, я не позволю ему плохо со мной обращаться, — решила она, — но пока воздержусь от ссоры».

— Может, он всегда такой злой, когда голодный, просто я раньше этого не замечала? — прошептала она, сбегая вниз по лестнице, чтобы заняться приготовлением завтрака.

— Ты насыпала животным слишком много корма, — сказал Тирлох вечером, усаживаясь ужинать.

Плезанс поставила на стол пирог из оленины и взглянула на своего господина.

— Я насыпала им столько корма, сколько ты велел.

Она села напротив него, дождалась, когда он положит себе в тарелку кусок мясного пирога, и сделала то же самое.

— Ты их перекормила. За столько времени ты так и не научилась правильно ухаживать за животными. — Он налил себе в кружку сидра. — Я еще в Вустере понял, что ты считаешь простой честный труд ниже своего достоинства, однако тебе следовало давно усвоить такие простые вещи.

— Мне кажется, ты слишком придирчив.

— Вовсе нет. Животные — большая ценность, так что постарайся получше о них заботиться.

— Как скажешь.

Ей хотелось схватить кувшин и вылить весь сидр на голову Тирлоху, но она сдержалась, изо всех сил стараясь быть терпеливой и понимающей. «А может, это просто слабохарактерность? — нашептывал ей внутренний голос. — Так же безропотно я вела себя и в собственной семье». Плезанс не желала повторять прежних ошибок, но боялась, что излишне поспешное проявление воли помешает ей завоевать сердце Тирлоха.

Она все еще размышляла над этим вопросом, вытирая кухонный стол после ужина. Тирлох подошел к ней сзади и обнял за талию. Она напряглась. Он начал целовать ее в затылок, и жар его губ растопил гнев и обиду, копившиеся в ее душе, наполнил тело и пробудил желание.

— Ты хочешь мне сказать, что я неправильно вытираю стол? — спросила она.

— Нет, милая. — Он взял у нее щетку-скребок, развернул Плезанс к себе лицом и крепче сжал в объятиях. — День подходит к концу, мы сделали все дела, теперь можно и поиграть.

— Поиграть?

Его дурманящие поцелуи удержали ее от дальнейших вопросов и избавили от сомнений. Он подхватил ее на руки и понес к себе в спальню. Она не сопротивлялась и не пыталась плыть против течения, когда волны страсти захлестнули ее с головой. «Ладно, немножко ему подыграю, — думала она. — Он так сильно меня хочет, что заражает меня своим желанием. Не может быть, чтобы это был всего лишь позыв плоти». Тирлох уложил ее на постель, и она охотно приняла его в объятия, от души надеясь, что ее мысли не самообман.

Выйдя из дома и крепко захлопнув дверь, Тирлох сел на лошадь и поскакал в деревню. Плезанс стояла у окна и провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду. Внутри у нее все клокотало от жгучей обиды. С тех пор как они с Тирлохом наконец поддались взаимному влечению, прошло три дня. За это время она изо всех сил пыталась отрицать очевидное, отчаянно убеждая себя в том, что все это плод ее воображения. Но она больше не могла себя дурачить и уже не знала, чем оправдать его поведение. Мужчина, который в минуты страсти нежно обнимал ее и шептал сладкие слова, в остальное время обращался с ней как с самой ничтожной служанкой. Казалось, что в течение дня она сталкивалась с двумя разными людьми — нежным любовником и суровым работодателем.

Она крепко зажмурилась, борясь с подступавшими рыданиями.

— Какая же я дура! — сказала она в сердцах.

Поцелуи, туманившие голову, и ласки, разжигавшие кровь, стали для нее непреодолимым искушением. Вожделение одержало победу над нравственностью и здравым смыслом. Глупое сердце затмило рассудок, и она вообразила, будто простой акт любви значит для Тирлоха больше, чем есть на самом деле, только