составленной штабом 21-й группы армий, на которой были показаны эти рубежи; штабом 21-й группы армий предполагалось, что союзные армии выйдут на эти указанные рубежи к определенному времени после высадки на побережье и на завершающий рубеж по реке Сене — через 90 дней после начала высадки. Брэдли пришел в ярость, увидев эту карту, и потребовал убрать рубежи фаз для американского сектора, с которыми он отказался считаться. В реальных условиях трудно придавать какое-либо серьезное значение этим рубежам на карте или поверить, что Монтгомери сам придавал им большое значение. 21-я группа армий собиралась вести размеренное, этап за этапом сражение, в ходе которого немцы будут отступать на новые оборонительные позиции, по мере того как будут вытесняться последовательными наступательными операциями союзников. Было, конечно, желательно иметь некоторое представление о том, на какие рубежи союзники могут надеяться выйти в последующие недели после дня Д. Однако ни один генерал, даже столь опытный в военном искусстве, как Монтгомери, не мог рассчитывать, что сражение, которое будет длиться многие недели, развернется в соответствии с рубежами, заранее нанесенными на карту. Они были существенны для тыловых служб, поскольку потребности армий в боеприпасах и горючем будут различаться в тысячах тонн в зависимости от расстояния до ближайшего разгрузочного пункта и продвижения армий. Спор вокруг «рубежей» приобрел в последующем важность прежде всего в силу того, что между союзниками существовали напряженные отношения, а интриганы проявили готовность осыпать бранью Монтгомери в ходе многих недель ожесточенных споров, которые в разгар лета достигли наивысшего накала.

Между 15 января и 5 июня — новое установление даты вторжения после задержек стало неизбежным, чтобы обеспечить достаточное количество десантно-высадочных средств, — был уточнен, но не изменен и первоначальный замысел наступления, разработанный штабом Монтгомери. Огромные проблемы организации и снабжения были преодолены, трудные вопросы вроде роли де Голля и его «Свободной Франции» были разрешены. Однако в центре наиболее ожесточенных споров весной 1944 года внутри руководства, возглавляемого Эйзенхауэром, находились не вопросы предстоявшего сражения за Нормандию и даже не политическое будущее Франции. Спор касался роли и руководства военно- воздушными силами союзников.

Разногласия и даже ожесточенные споры между видами вооруженных сил как в Англии, так и Америке не являлись чем-то необычным в ходе второй мировой войны. Однако ни одно из расхождений во мнениях не вызвало такого накала, не отвлекало столько внимания от усилий в войне против Германии, как споры вокруг использования огромной авиационной мощи союзников в 1944 году.[68] В первую мировую войну авиация находилась под непосредственным контролем армий и военно-морских сил соответствующих стран. В апреле 1918 года английские авиаторы успешно ускользнули из-под рабского подчинения генералам и адмиралам, создав Королевские военно-воздушные силы. В Соединенных Штатах военная авиация оставалась в ведении двух старейших видов вооруженных сил, хотя начиная с 1920-х годов ведущие авиаторы страны никогда не отказывались от своих честолюбивых устремлений к независимости. Трудно избежать вывода, что между двумя войнами военно-воздушные силы обеих стран восприняли теории Митчелла, Дуэ и Тренчарда, согласно которым бомбардировочная авиация может самостоятельно обеспечить победу в войне; авиаторы страстно стремились к определению своей роли за пределами той, которая отводилась им как воздушным разведчикам и артиллеристам, действующим в интересах более старых видов вооруженных сил. Их энтузиазм в поддержку идеи стратегической воздушной мощи самым серьезным образом препятствовал развитию таких методов непосредственной авиационной поддержки сухопутных сил, которые с самого начала были приняты в люфтваффе как само собой разумеющиеся и не требующие никаких доказательств. Такая ориентация руководства английских ВВС привела к тому, что, когда началась гонка перевооружения в последние годы перед войной, министерство авиации рассчитывало на производство значительно меньшего количества истребителей для успешного ведения «Битвы за Англию»,[69] но его заставили переключить на это усилия гражданские политические деятели, гораздо более обеспокоенные обороной страны, чем демонстрацией боевой мощи бомбардировочной авиации.

И тем не менее неспособность Англии нанести непосредственный удар по Германии своими сухопутными силами между 1941 и 1944 годами предоставила английским ВВС возможность сыграть уникальную в стратегическую роль. Программа создания мощной тяжелой бомбардировочной авиации, задуманная в отчаянные дни 1940 года, дала свои плоды авиаторам к 1944 году. Каждую ночь до тысячи английских самолетов отправлялись к индустриальным центрам Германии, чтобы нанести бомбовые удары. Маршал авиации Артур Харрис, грозный командующий бомбардировочным командованием, превратился в одного из известнейших и наиболее независимых военных лидеров в Англии. Осуществляя свою кампанию с неукротимой решимостью, он был убежден, что только таким образом, не прибегая к крупным сухопутным операциям, можно поставить Германию на колени. Когда конференция в Касабланке связала военно- воздушные силы союзных держав с операцией «Пойнтблэнк» программой бомбардировок, рассчитанной на то, чтобы проложить дорогу для вторжения в Европу, Харрис признал это решение только на словах, а на самом деле продолжил непрерываемую кампанию «бомбардировок по площадям» против городов Германии. «Я твердо убежден, — писал он Порталу 12 августа 1943 года, — что мы находимся у порога к окончательному решению в бомбардировочной войне… Я убежден, что при наличии нормальной погоды и сосредоточении усилий на главном деле с помощью бомбардировок мы можем опрокинуть Германию уже в этом году».[70] В январе 1944 года — в это трудно поверить — Харрис высказал убеждение в том, что при условии продолжения усилий в осуществляемой им политике Германию можно поставить в «состояние опустошения, в котором капитуляция станет неизбежной», к 1 апреля.

Между тем в дневное время американские «летающие крепости» продолжали свои операции прицельной бомбардировки под руководством генерала Карла Спаатса, авиатора, который не был согласен с Харрисом относительно наилучшего способа разгрома Германии с воздуха, но тем не менее выступал вместе с ним в поддержку независимых военно-воздушных сил. Американский официальный историк писал о военно-воздушных силах, входивших в состав армии США, что это был:

Когда в первые месяцы 1944 года руководители «Оверлорд» забирали в свои руки бразды правления, одна из первоочередных задач заключалась в том, чтобы обеспечить возможность использования всей наличной мощи военной авиации союзников в интересах поддержки любых наземных операций в ходе развертывания кампании на континенте. Эйзенхауэр очень скоро пришел к выводу, что обещаний «баронов от бомбардировочной авиации» проявлять добрую волю будет далеко не достаточно: они очень часто оставались в плену своих прошлых убеждений. Более того, как английские, так и американские руководители бомбардировочной авиации на протяжении многих месяцев твердили, что считают «Оверлорд» огромным, ничем не обоснованным, стратегически ошибочным решением, ибо такая операция становится совершенно ненужной в результате действий руководимой ими бомбардировочной авиации. Харрис забрасывал министерство авиации своими памятными записками, в которых утверждал, что «совершенно очевидно, что наилучшим и действительно единственным эффективным способом поддержки, которую бомбардировочное командование может оказать операции «Оверлорд», является усиление налетов на соответствующие индустриальные центры в Германии»…[72] В дневнике Спаатса имеется следующая запись по поводу важного совещания у верховного главнокомандующего 21 января, на котором были приняты параметры операции «Оверлорд»: